Сургучная печать была расплывчатой, смазанной. Скорее всего, Вика воспользовалось услугами почты, попросив упаковать сверток, а может быть, сделала это сама. Впрочем, неважно. Клавдия поддела печать ножом и развернула бумагу. Внутри оказался действительно альбом с фотографиями, такого же формата плотный бумажный конверт, тоже полный фотографий, и две записные книжки. Это было странно.

Книжки Клавдия отложила в сторону – это потом, а фотографии стоит посмотреть прямо сейчас, до прихода Климовой. Она раскрыла альбом: с фотографий смотрела маленькая Вика в кругу друзей, с цветами и огромными, как гигантские бабочки, бантами на голове. «Первый раз в первый класс» – было написано внизу витиеватыми прописными буквами.

Следующие снимки запечатлели Вику и ее друзей, все более взрослых, год за годом. Вот и выпускной класс – все девушки уже накрашенные, завитые, с другими, не такими наивно распахнутыми глазами, как десять лет назад. Мальчики выглядели несколько напряженными, гораздо более юными, чем их одноклассницы. Клавдию всегда поражало это соотношение – женщин и юношей – на выпускных школьных фотографиях.

Больше ничего примечательного она в альбоме не обнаружила. Интересно, зачем Вике понадобилось прятать в камере хранения школьный альбом? Непонятно.

В конверте оказались мелкие и крупные фотографии Вики и ее друзей-приятелей в гораздо более зрелом возрасте. Вика с одним мужчиной, с другим… в обнимку, на набережной Москвы-реки, на Воробьевых горах, на Красной площади, у Исторического музея, в полумраке ресторана… Фотографии выпали у Клавдии из рук, она села, стараясь успокоиться, чувствуя, как предательские слезы начинают щипать глаза. Не хватало только встретить госпожу Климову с опухшим и красным от слез лицом!

Ей уже было просто противно вспоминать о Кэтти Гордон, которая уж точно не стала бы плакать из-за такой безделицы! Но мысли об этой героине любовного романа назойливо лезли в голову, вытесняя все остальные, путаясь и мешая сосредоточиться. Черт бы побрал эту Кэтти вместе с ее чертовыми любовниками! Какое отношение она имеет к Клавдии и ее проблемам?!

– Как же! – возражала новая Клавдия той прежней, которая легко сдавалась, опускала руки и уступала всем подряд. – Ведь я всегда мечтала о такой жизни, полной событий и приключений, любовных свиданий, измен, страстей, опасностей, поражений и побед! Почему же теперь я недовольна? Что меня не устраивает? Неужели у меня меньше силы духа, чем у этих рафинированных американок, немок и англичанок с холодной кровью и бледными щеками? Во мне говорит страх? Боль? Нежелание принимать жизнь, как она есть? Легко витать в мире фантазий и увлекательных снов, но когда сны становятся явью…

Звонок в дверь так неожиданно и резко прервал ее размышления, что Клавдия сначала вздрогнула, а потом обрадовалась. Это Климова. Деловой разговор сейчас для них обеих окажется кстати.

Некто веселился от души. Есть чему радоваться! Событие за событием, и все интересные. Земные наслаждения, главное и наисладчайшее из которых – любовь, начали проникать сквозь панцирь, которым отгородились они от красоты и заманчивой прелести бытия… Отрава желаний постепенно, незаметно обвивает их, как сочная и пышно цветущая тропическая лиана обвивает стройный ствол пальмы, приникая к ней всем своим ароматным, гибким и влажным телом, в страстном и упоительном порыве слиться, стать одним целым, питаться прозрачными и душистыми соками земли, великолепной в своей щедрости, изобильной, истекающей медом и вином, которых хватит на всех, и еще останется…

Некто с удовольствием исполнял свое предназначение: пробуждать желания, искушать, завлекать, овладевать умами и сердцами, погружая их в бездны прихотливых фантазий, отравленных жаждой чувств, ощущений, сильных и всепоглощающих страстей, бурных стихий, которые есть истинное естество творца…

Встретившись, Нина Никифоровна Климова и Клавдия Еремина удивились произошедшей с ними обеими перемене. Причем Клавдия явно изменилась в лучшую сторону, а Климова – в худшую. Она осунулась, побледнела, глаза ее приобрели тот особый сухой блеск, присущий людям, снедаемым тревожным беспокойством, бессонницей и отсутствием опоры, за которую можно держаться, чтобы не утонуть в жизненном море.

Клавдия же, напротив, похорошела, помолодела даже. Ее всегда тусклые и полуопущенные глаза теперь смотрели ярко и сильно, а лицо, озаренное тайным прелестным светом, казалось даже красивым. Свободный махровый костюм нежно-розового цвета удивительно шел к ее светлым волосам, ко всей ее полноватой фигуре, какой-то томной, ленивой… Таких женщин любил изображать на своих полотнах Ренуар, великий француз, знаток женской красоты, волшебных линий тела и его мерцающих красок.

Женщины устроились в гостиной. Сквозь желтые занавески заливало комнату зимнее солнце, просвечивая насквозь зеленые листья герани на подоконнике. Нина Никифоровна со все нарастающим возбуждением рассматривала обстановку квартиры: мягкую мебель из пестрого велюра, ореховую стенку, низкие зеркально полированные столики, на одном из которых стояла дорогая лампа с абажуром абрикосового цвета, ковер с высоким ворсом пастельно-зеленого тона, изящную люстру с большими хрустальными подвесками, горящими в желтых, льющихся сквозь шторы лучах.

Значит, не так уж и мало платил Арнольд, если Клавдия смогла приобрести такую обстановку! У самой Климовой мебель дома была старая, давно вышедшая из моды, приобретенная еще в те незапамятные времена, когда все надо было «доставать», на все «записываться» и за всем выстаивать нескончаемые очереди. А Клавдия Петровна совсем неплохо устроилась. Обои, правда, негодные; потолки потрескались – пора делать ремонт, а так очень даже шикарно. Может, Еремина еще где-нибудь подрабатывала, обслуживала другие фирмы – бухгалтер она от Бога, вот и обеспечивала себя таким образом? Иначе почему бы она столько лет просидела у Арнольда за гроши?

Нина Никифоровна тяжело вздохнула: разговор ей, судя по всему, предстоял нелегкий. Ну, когда-то начинать надо!

– Клавдия Петровна! – сказал она, значительно глядя на Еремину. – У меня к вам деловое предложение!

В течение часа вдова Арнольда Вячеславовича рисовала перед Клавой радужные перспективы, ожидающие «госпожу Еремину», если она внемлет голосу разума и согласится разделить с «госпожой Климовой» доходы фирмы «Спектр» вместе с трудами тяжкими на благо процветания «их совместного предприятия».

Климовой владела безраздельно одна идея, одна вожделенная цель: как можно быстрее свалить на «дорогую Клавдию Петровну» все заботы и хлопоты, все неурядицы, все долги, все застрявшие дела – все, что сопутствует такому понятию, как частный предприниматель, владелец фирмы. Она согласна отказаться от своей ведущей роли, от руководства и контроля, потому что все равно ничегошеньки не смыслит в делах.

– Я могу доверять только вам, Клавдия Петровна, – твердила Нина Никифоровна, и ее подбородок мелко вздрагивал. – Больше никаких мужчин, никакой зависимости от них! Они уже себя показали! Вы себе не представляете, как я была несчастлива с Климовым, какой это был ужасный, бессердечный человек! Он отнял у меня радость жизни, молодость, все… – Она заплакала, вытирая слезы белоснежным накрахмаленным платочком. – А теперь мы можем все взять в свои руки. Вернее, вы можете. Вы ведь меня не обманете? Нет? Вы знаете, что такое жизнь, какое это тяжкое испытание! Вы меня понимаете. И как женщина тоже. Я ведь, в сущности, так же одинока, как и вы. Ой, простите, – спохватилась Климова, осознав, что она ляпнула лишнее.