Те, кто не смог уехать, понимали, что нужно жить дальше, приспосабливаться к новым условиям, растить детей, работать. Поэтому даже в таких условиях двери важного государственного НИИ оставались открытыми, хотя желающих продолжать научную службу становилось всё меньше, а студентов уже давно разогнали по домам. Что, безусловно, сыграло на руку Евгению и Алексею. Они смогли спокойно встречаться в институте и без лишнего внимания обсуждать обстановку в мире, строить безумные теории и планы на будущее.

В очередной такой день Евгений пришёл ко входу в институт, где Максимов уже ждал его с большим нетерпением. С момента падения в бездну отчаяния тот сумел вернуть себе человеческий облик, позабытое прошлое и утраченную жизнь. Мир будто повиновался его внутренним изменениям, и в каждом варианте настоящего Алексей вновь становился доцентом института. Максимов расцвёл, как и прежде: светило науки, живущий себе на уме, презираемый остальными коллегами, но который был безмерно счастлив своему положению. Он снова выглядел опрятно и ухоженно, сквозь аккуратно стриженную бороду проглядывала скромная улыбка, а в приветливых глазах искрился огонёк знаний и неудержимого любопытства перед ликом неизведанного. В очередном воплощении у Алексея появились изящные очки в тонкой оправе, что ещё сильнее сказывалось на его учёном облике.

Всё ещё пребывая в небольшом смятении, он крепко пожал руку Евгению, одновременно пытаясь вспомнить причины этой встречи, потом проводил его внутрь института, а затем в комнату для отдыха преподавателей. После того как Максимов щёлкнул замком на двери, чтобы никто не посмел нарушить таинство их мистерии, он продемонстрировал подготовленную для встречи специальную белую доску на подставке и кучу цветных маркеров. «Для систематизации знаний», как он выразился. А затем нахмурился, демонстрируя сложный мыслительный процесс в своей голове, сложил руки на груди и стал выжидающе смотреть на Евгения. Но тот лишь устало выдохнул, закатил глаза и повалился на небольшой, но удобный диванчик, стоящий у противоположной от входа стены. Затем с неохотой начал делиться обстоятельствами своих приключений, строить безумные теории, а в конце с горечью сокрушался о том тупике, в котором они оказались из-за необходимости каждый раз повторять эту историю. Но Алексей явно не разделял удручённый скептицизм своего собеседника. С каждым поворотом в его остросюжетном рассказе улыбка на лице Максимова становилась шире, а глаза разгорались ярче от осознания перспектив. К тому же воспоминания ему давались всё легче, а картина мира приобретала более явные очертания.

Закончив очередной рассказ, Евгений развёл руки в стороны, потом устало растянулся на диване, разглядывая белоснежный потолок, и удручённо выдохнул:

– Это бессмысленно, мы топчемся на месте, тратим драгоценное время. Пока я закончу тебя убеждать в очевидном, придёт новый виток начинать всё заново. Ну почему ты не можешь всё запомнить, а? Я же могу.

Алексей хмыкнул под нос и сделал вид, что не заметил упрёка в свой адрес.

– Почему сразу бессмысленно? – немного обиделся он. – Мы занимаемся систематизацией фактов, это наука…

– Да-да, систематизация, ты уже говорил, – прервал его Евгений и отмахнулся, как от назойливой мухи. – Скукота, эта твоя наука. Вместо того чтобы реально заниматься делом, страдаем какой-то пустопорожней болтовнёй. Я искал твоей помощи, чтобы остановить конец света, а в итоге сижу в кабинете и каждый день рассказываю одно и то же.

– Но позвольте, – решительно возразил Алексей. – Что значит «пустопорожней болтовнёй»? А каким делом мы должны заниматься? Вы хоть знаете, с чем мы столкнулись? Как с этим бороться? С чего вообще начать?

– Это я и хочу узнать, – буркнул в ответ Евгений и заёрзал на диване.

– Вот, а вы говорите, болтовня. Прежде чем что-то делать, нужна теория, нужно чёткое понимание. Когда мы узнаем, с чем столкнулись, тогда и поймём, как с этим бороться. Это и называется наука, Евгений, – сказал он так, будто отчитывал нерадивого студента. – Вам может показаться это пустым и скучным делом, но другого пути познания у человечества нет. Пожалуйста, наберитесь терпения. Я понимаю, что времени мало, но бесцельным трепыханием мы делу не поможем.

– И чего мы уже познали? – сдался Евгений, потом приподнялся и сел на диван.

– Вот это уже другой разговор! – улыбнулся Алексей и взял в руки маркер у доски для рисования. – Давайте соберём воедино все варианты причин происходящего, – сказал он, но тут же скривился от боли и потёр ладонью лоб. – Чтоб тебя, как же трудно вспоминать о наших прошлых встречах. Всё будто скрыто за тонкой вуалью. Ещё этот шум в голове просто выводит из себя. Я вижу какие-то общие очертания, узнаю фразы, но всё такое нечёткое, бессвязное. За деревьями порой не вижу леса. Как вы с этим справляетесь?

– Да никак. Я просто привык. Научился игнорировать этот шум.

– Поэтому я и прошу рассказывать всё с самого начала, чтобы хоть немного приоткрыть эту вуаль, вспомнить о собственных мыслях.

– Ладно-ладно, я понял, давай уже начнём. Пиши первое – теория о путешественнике во времени.

– О нет, только не это, опять машина времени!.. – Алексей недвусмысленно закатил глаза.

– А что не так? Повторюсь, как всегда. Всё происходящее просто идеально ложится на эту теорию. На существование множества временных линий и перемещение по ним.

– Да что вы заладили? Я же много раз говорил, хорошо это помню, что машины времени не бывает.

– Пусть не машина, чего ты сам к ней прицепился? Может, он как-то иначе перемещается, портал какой-нибудь, искривления этого вашего пространства и времени?

– Способ перемещения не важен. Про машину времени я выражался фигурально, а не буквально. Искривления пространства и времени тоже невозможны, это псевдонаучная теория.

– Ничего себе, псевдонаучная! Ты ещё скажи, Эйнштейн ошибался. Да его теории в каждой школе учат. Разгоняешься до околосветовой скорости – и вжух! – Евгений изобразил, как ладонью пронзает воздух. – Улетел в будущее. Разве не так?