Кто-то пытается смеяться.

Краском (серьезно). Так он же враг народа, если на нашу народную милицию зуб точит!

Председатель. Неизвестный, зачем вы укусили дружинника?

Неизвестный. Укусишь, когда тебя двое за руки держат, а третий в зубы кулаком тычет!

Доктор. Что касается самого Неизвестного, то у него при медосмотре я обнаружил следы ушибов мягких тканей лица…

Майор Теплов (возмущенно). Да как посмел городовой руку на офицера поднять? В наше время любой полицейский обязан был честь отдавать проходящему мимо офицеру, не то чтобы пальцем к нему прикоснуться… У офицера же всегда при себе холодное оружие: только тронь – шашкой надвое рассечёт!

Краском. Ни городовых, ни полицейских теперь нет! Кончилось твое время, ваше благородие! Поделом милиционеры Неизвестному всыпали!

Командир. Хватит об этом. Я тоже считаю: Неизвестный получил по заслугам – не будет впредь пьянствовать и дебоширить.

Замполит. Товарищи члены суда, есть предложение во всем разобраться последовательно. К травме и драке мы ещё вернемся, сейчас важно не забыть, что обвиняемый сначала грубо нарушил воинскую дисциплину – совершил невыход на службу!

Назначенный (подхватывая). А это является подрывом боевой готовности!

Замполит. Совершенно верно. Поэтому я предлагаю сначала спросить у Неизвестного, почему он не вышел на службу.

Председатель. Обвиняемый, почему вы не вышли на службу?

Неизвестный. Служить бы рад, прислуживаться тошно!

Командир. Вы нам тут классикой не щеголяйте! Отвечайте по существу.

Неизвестный. Не мог я вчера выйти.

Замполит. Как это «не мог»? А может, просто не захотел?

Неизвестный. И не захотел тоже. Какое может быть хотение, если от рассвета и до заката не служим, а ерундой занимаемся! Не стреляем, не водим боевые машины, а вечно что-нибудь строим, готовимся к каким-то инспекциям, заборы красим, поребрики белим! А эти полуночные совещания, бессмысленные стояния в строю по несколько часов…

Первый офицер (Второму, тихо). Вот даёт! Кроет правду-матку!

Второй офицер (тихо). Что «даёт»? Теперь ему точно голову свернут. Нашёл когда о наболевшем говорить.

Назначенный. Вы, товарищ Неизвестный, хотите всё с больной головы на здоровую переложить! Вас за всю армию не спрашивают, вы за себя отвечайте! А за себя, оказывается, отвечать труднее… Вот что о вас говорится в служебной характеристике, представленной на суд. (Читает.) «Воинской профессией владеет слабо, классную квалификацию не повышает». Ну, что теперь скажете? Это ведь зависит от вас самого!

Неизвестный (пожимает плечами). Вы что, не знаете, как у нас служебные характеристики пишут? Сверху запросили на суд характеристику, намекнув начальнику, что такой-то «слабо владеет», «не повышает», «не состоит». Начальник так и написал. Зачем ему врагов себе наживать?

Командир. В вашей характеристике надо дописать ещё – склонен к обману! Что вы нам тут пытаетесь доказать, бессовестный человек!

Военспец (впервые подает голос). Товарищи! Мне кажется, нельзя сваливать всё в одну кучу. Неизвестный, конечно, виноват, совершив дисциплинарный проступок, но если говорить о его непрофессионализме, то проблема Неизвестного – не только его проблема. И корни у этой проблемы гораздо глубже, чем может показаться на первый взгляд.

Замполит (Командиру, вполголоса). Куда это он клонит?

Командир (Замполиту). Понабрали в состав суда чёрт знает кого. Разбирайтесь теперь сами в своих уклонах: правых и левых! У меня уже голова кругом идёт…

Военспец. Мы привыкли так рассуждать: если офицер ходит на службу, не пьянствует, не прогуливает, значит, он уже профессионал.

Майор Теплов. Служба сурова, это вытекает из самих свойств сурового военного ремесла, где не годятся бальные перчатки!

Военспец. Я не об этом, господин майор! Хотя и об этом тоже. Рассказывают, что однажды…

Военспец

РАССКАЗЫВАЮТ, ЧТО ОДНАЖДЫ к Маршалу Советского Союза Малиновскому в бытность его министром обороны СССР поступило письмо одного полковника. Тот жаловался, что летом он по форме одежды ничем не отличается от нижестоящих офицеров, тогда как зимой такое отличие даёт папаха. Родион Яковлевич начертал на письме резолюцию: «В порядке исключения разрешить этому полковнику носить папаху летом».

Можно посмеяться над незадачливым полковником, подивиться чувству юмора известного военачальника. Однако меня к этой анекдотической истории заставило обратиться другое. Старший офицер всерьёз ставит перед министром обороны вопрос, по существу никакого отношения к службе не имеющий. Как ни горько признавать, но распространённое в офицерской среде увлечение внешней, парадной, стороной службы прямо связано с невысокой культурой как профессиональной, так и духовной.

«Кузница военных кадров» – так не без гордости называем мы наши военные училища и академии, даже не задумываясь над тем, что подготовка военных специалистов сориентирована преимущественно на вал, на массовое производство. А сам образ военного образования как «кузницы» реально отражает упрощённое представление о сложном процессе формирования личности офицера, сводя его, главным образом, лишь к подготовке военного специалиста.

В 1919 году Тухачевский писал: «У нас принято считать, что генералы и офицеры старой армии являются в полном смысле этого слова не только специалистами, но и знатоками военного дела… На самом деле русский офицерский корпус старой армии никогда не обладал ни тем, ни другим качеством. В своём большинстве он состоял из лиц, получивших ограниченное военное образование, совершенно забитых и лишённых всякой инициативы…»

Как сопоставить эти слова с тем, что старая военная школа подарила России десятки выдающихся военных мыслителей? И не только мыслителей. Чтобы убедиться, достаточно просто взглянуть на групповой портрет знаменитостей XIX века в фойе Большого зала Московской консерватории. Добрая половина изображенных там людей в армейских и флотских мундирах.

Кстати, военный профессионал самого высшего класса Александр Васильевич Суворов считался одновременно одним из самых образованных людей своего времени. Он порывался писать стихи, охотно прибегал к рифмованным оборотам речи не только в частной, но и в официальной переписке. Некоторые из приближенных прямо внушали ему, что он – настоящий поэт. Однако полководец, всю жизнь не терпевший лести, спокойно отвечал: «Истинная поэзия рождается во вдохновении. Я же просто складываю рифмы».

Любовь к поэзии наложила отпечаток и на главный труд его жизни – записки, известные как «Наука побеждать». Основные постулаты этих записок стали фундаментом, на котором строилась русская военная школа нескольких эпох.