— В общем, план такой, — важно сказал он. — Мы сейчас пойдем ко мне, потренируемся биться на мечах. На нашей боевой арене. — Боевой ареной он называл место на заднем дворе, которое он расчистил от сорняков. — Через пару дней можем начать стрелять из лука…

— Знаешь, что-то мне не хочется играть…

— Мне тоже, — сказал Хилли, уязвленный. Конечно, его арбалеты и луки были просто детскими игрушками, на стрелы вместо отточенных насадок были надеты голубые присоски, но все же, по его мнению, это было лучше, чем ничего. — Ну ладно, можно провести ревизию оружия (Хилли прекрасно знал, что из оружия в наличии было только его стрелявшее шариками ружье, заржавевший перочинный ножик и бумеранг, который никто из них не умел бросать).

Харриет даже не подняла глаз. Наоборот, она обхватила колени руками и мрачно уставилась в землю перед собой.

— Знаешь, — сказала она наконец. — Я что-то устала. Пойду к тете Либби.

— Хорошо, я провожу тебя, — пробормотал Хилли после недоуменной паузы. Что это на нее нашло?

Хилли прекрасно знал, что из всех тетушек Харриет всегда выделяла Либби. Либби относилась к девочкам почти с материнской нежностью, поэтому, когда Харриет в детском саду называла ее мамой, Хилли это совершенно не удивляло. Конечно, Либби была старая и не жила вместе с ними, но именно она вела Харриет за руку в первый класс, она пекла ей на день рождения торты и шила костюмы для спектакля «Золушка», в котором Харриет исполняла роль самой младшей и зловредной сестры.

К сожалению, Либби не оказалось дома.

— Мисс Клив на кладбище, — сообщила им заспанная Одеон. — Рвут траву на конфедератских могилах. Могут до вечера не появиться.

— Хочешь, поедем туда, — предложил Хилли. Вообще-то поездка на кладбище была крайне утомительной, надо было проехать по шоссе, а потом еще пробраться сквозь греко-итальянские кварталы на окраине. Там смуглые, хмурые, круглоголовые парни играли в кости на улице, а рядом с лотков торговали твердым итальянским печеньем, разноцветным шербетом и сигаретами по два пенса за штуку.

— Я бы поехала, но Эдди, наверное, тоже там. Она президент Клуба дам-садоводов.

Хилли молча кивнул. Сам он питал крайнюю неприязнь к Эдди и всегда старался не попадаться ей на глаза, поэтому не увидел ничего странного в том, что Харриет тоже не хотела ее видеть.

— Пойду лучше к Тэт, может быть, она дома.

— Ну а почему бы нам не поиграть на твоем крыльце? Или на моем? — Хилли вытащил из кармана арахис и зло швырнул его в стекло припаркованной машины. Либби была нормальной старухой, но остальные тетки Харриет были немногим лучше Эдди.

Тетя Тэт провела на кладбище вместе с другими дамами из Клуба садоводов большую часть дня, но потом ей пришлось срочно вызывать такси, так как у нее разыгралась сенная лихорадка. Теперь глаза ее слезились, на тыльной стороне ладоней выступили красные рубцы, и она, как и Хилли, совершенно не могла понять, почему Харриет выбрала именно ее дом для своих полуденных игр. Тэт открыла детям дверь, будучи еще в рабочей одежде — на ней были широкие бермуды и африканская рубашка-дашики. Харриет невольно улыбнулась. У Эдди тоже была похожая рубашка — их прислал тетушкам один баптист из Нигерии. Обе дамы с удовольствием носили яркие «кафтаны» из гладкой, прохладной ткани, не подозревая о символах «Власти Черных», изображенных на рубашках спереди и сзади, и каждый раз приходили в легкое замешательство, когда чернокожие парни, пролетая мимо них на мотоциклах, кричали им, хохоча: «Отжигайте, Серые пантеры, так держать!» — и поднимали вверх сжатые кулаки.

Тэт терпеть не могла полоть сорняки — Эдди чуть ли не силой затащила ее в Клуб дам-садоводов и сейчас желала лишь одного — снять дурацкий кафтан, выпить таблетку от аллергии, потом чашечку чая и завалиться на кровать с книжечкой. Однако воспитание работало помимо ее воли, и Тэт встретила детей приветливой улыбкой с самой малой толикой иронии.

— Проходите, мои дорогие, не обращайте на меня внимания, я не одета для приема гостей… — Она провела их через сумрачную гостиную, в которой царили старинный буфет из «Дома Семи Невзгод», массивные полки из красного дерева и зеркало в золоченой раме, такое высокое, что доставало до потолка. С верхних полок не мигая смотрели чучела птиц, около задней стены лежал свернутый персидский ковер, тоже привезенный из старого дома. Он был такой огромный, что не помещался ни в одну из комнат Тэт, поэтому хранился в свернутом состоянии — винно-красное бархатное бревно, перегораживающее проход.

— Ступайте аккуратнее, — проговорила Тэт, подавая руку по очереди Харриет и Хилли, как старший бойскаут малышам на прогулке. — Наш папочка говорил, что тетушка Аделаида — прирожденный бухгалтер, Либби умеет возиться с малышами, Эдит следит, чтобы поезда ходили по расписанию, а я ни на что такое не гожусь. Я — семейный архивариус. Ты знаешь, что такое архивариус?

Хилли с опаской кивнул и отвел глаза. Несмотря на то что Тэт говорила веселым, непринужденным тоном, в ее доме он чувствовал себя не в своей тарелке, как всегда в компании теток Харриет, — своими длинными носами и птичьими голосами они больше всего напоминали ему стайку старых ворон.

— Харриет, дорогая, — продолжала Тэт, — прости свою старую тетку, у меня нет ничего вкусного, я же вас не ждала! Да и аллергия разыгралась некстати. От этого насморка я прямо-таки сама не своя, такое неприятное состояние. — Она с чувством чихнула. — Но в следующий раз, — сказала Тэт, поворачиваясь к Харриет и понижая голос, — тебе следует сначала позвонить мне, а потом уже являться самой. А вдруг бы меня не было дома?

Она смачно поцеловала племянницу в упругую щеку, на ходу отметив, что девочка давно не мыта, неухожена и одета неряшливо, а вот мальчик чистенький, с ним все в порядке.

Проводив детей на заднее крыльцо, Тэт поспешила на кухню сделать им по стакану лимонада — просто развела цитрусовый порошок в воде из-под крана. Крикнув Харриет, чтобы та пришла забрать напитки, она с кряхтением отправилась в спальню — умыться и привести себя в порядок.

На веревке во дворе Тэт висел клетчатый плед — бежевые и черные квадраты. Дети постелили его на крыльце, поставили на него шахматную доску и расставили фигуры.

— А знаешь, что мне напоминает этот плед? — сказал Хилли с преувеличенным весельем. — Ту сцену из фильма «Из России с любовью» — помнишь, в самом начале, с этой огромной шахматной доской?

— Если ты тронешь эту ладью, — сказала Харриет, — тебе придется ею ходить.

— Я уже тронул и уже пошел вон той пешкой, — сердито воскликнул Хилли.

Он не любил ни шахматы, ни шашки — у него голова начинала от них болеть. Он поднял стакан с лимонадом, салютуя Харриет, но та задумчиво смотрела на доску. Потом выдвинула вперед черного коня.

— Поздравляю, сэр, — сказал Хилли патетическим тоном, с силой опуская стакан на крыльцо, хотя пока ничего необычного в игре не наблюдалось. — Изумительный дебют! — Он подслушал эту фразу в какой-то передаче о шахматах и был горд, что запомнил ее.