– ещё одна минутка моей слабости. Чейз делает меня такой: беззащитной и хрупкой, как стекло, и я добровольно на это согласилась. Пожертвовать частичкой себя необходимой для выживания в Новом мире, ради частички той сущности, которая имела право быть в прошлом мире, в нормальном мире, где любовь – это необходимость. Но она нашла меня и здесь, когда я о ней даже не думала.

– Ну и что у вас с Дженни? – Решила, что сменить тему – лучший выход из этого тупикового состояния. – Только не говори, что не понимаешь о чём я.

Ну конечно. А как ещё Чейз мог взглянуть на меня, если не с насмешкой? Я сама себе смешна.

Быстро и без запинок рассказал обо всём, что произошло у них в тюрьме, а затем, продолжая томно улыбаться, произнёс:

– Ревнуешь?

– Издеваешься? – Фыркнула, сложила руки на груди и подпёрла задом стиральную машинку; уже и забыла, что когда-то эти штуки были незаменимой техникой в быту.

Чейз вздохнул, проведя пальцами по взъерошенным волосам, которые уже давным-давно надо было укоротить хотя бы наполовину, положил руки по обе стороны от моих бёдер и навис над моим лицом.

– Прекрати улыбаться. Не вижу ничего смешного.

– Ты ревнуешь. Я не могу не улыбаться.

Вздохнула:

– Сказала же: это не так.

– Между мной и Дженни ничего нет, – Чейз не сдержал приглушённого смеха. Потряс головой. – Это очень смешно.

Весело ему.

Сузила глаза:

– Ты знаешь, как она на тебя смотрит. И это не вопрос.

– Не ревнуешь, значит.

– Нет.

– Ну я так и подумал.

– Прекрати уже. – Его смех меня злил. Сейчас вообще никто не смеётся.

– Не думал, что это так забавно.

– Теперь я ещё и забавная?

– Ты даже не представляешь насколько.

Чейз обнял меня за талию и рывком притянул к себе, так что мои колени оказались у него между ног, в то время, когда древняя стиральная машинка затрещала под моим весом.

Он убрал в сторону налипшие мне на шею влажные локоны и невесомо поцеловал в ключицу.

– Думаешь, Дженни может заинтересовать меня?

– Ну я же заинтересовала. У нас с ней много общего. – И да! Это чертовски верно и логично прозвучало!

Зато Чейза развеселило ещё больше.

– Вы разные. Совершенно. – Он снова поцеловал меня в ключицу, затем выше – в шею, и оставил влажную дорожку до самого уха. – И я обсуждаю это с тобой только потому, что мне нравится видеть тебя такой.

– Какой? Злой? Раздражённой?

– Живой, – серьёзно произнёс Чейз. – Ты ревнуешь в то время, когда кругом гибнут люди, а планета разваливается на части… Тебе ещё не всё равно, кто ты и что с тобой станет. И тебе не всё равно, что кому-то кроме тебя стало не всё равно на меня.

– Смейся-смейся.

Но улыбка Чейза внезапно угасла, а вслед за ней и груда камней, лежащая на моих плечах и вдавливающая в землю, вернулась на своё законное место. Снова стало тяжело и паршиво.

Долго и пристально он смотрел мне в глаза. Молча, с пониманием, с теплотой, какую только способны подарить огненные глаза хищника.

– Я люблю тебя, Джей. Ты ненавидишь это слово, так что можешь просто придумать новое и сказать мне. И я смогу повторять его каждый раз, когда тебе так паршиво.

– М-м… шоколадная пицца?

– Шоколадная пицца?

– Ну да, – я пожала плечами.

– Ты любишь шоколадную пиццу? Что это вообще такое?

– Не знаю, я никогда её не ела. «Шоколадная пицца – вот что бы сейчас нам помогло. Давай достанем её»?

– Ты сейчас серьёзно? – Чейз вновь улыбался. Люблю его улыбку больше всего в этом мире.

– Это из «Скуби-Ду». И да, я смотрела «Скуби-Ду». Это единственный мультик, который я помню из детства.

– Ты не говорила об этом.

– Не было повода.

– Значит, шоколадная пицца? – Чейз притянул меня ещё ближе, прижав к своей груди, и его лоб коснулся моего. – И как это будет звучать? Я тебя шоколадная пицца?.. Ну вот, ты улыбаешься.

Улыбаюсь. Потому что только он способен на это. Способен меня оживлять.

Его кожа, как всегда, горячая. Горячее и не придумаешь, практически болезненная температура для того, кого он держит в объятиях. И я готова вечность обнимать его.

– Почему ты не оделся? – прошептала я, путаясь пальцами в его непослушных волосах.

– Потому что ты разделась.

– На мне полотенце.

– Можно от него избавиться.

Я шумно вздохнула и закрыла глаза.

Ещё минус одна счастливая минутка списана с моего личного счёта счастливых минуток.

– Ты нужен мне, – прошептала я, припадая губами к горячим губам Чейза. – Прямо сейчас.

Он поцеловал меня в ответ, делая объятия всё сильнее, и вновь я ощутила себя хрустальной статуэткой в руках сильного зверя. Возможно самого сильного человека на этой планете. Чейз всегда был для меня этим человеком.

Очень быстро мокрое противно мягкое полотенце полетело на пол, и я вспомнила те мгновения в нашем пляжном доме, когда я и Чейз оставались наедине, полностью посвящая себя друг другу. Те минуты были идеальными, максимально идеальными во всём том смысле, который можно выжать из этого слова. А потом появлялся Ронни, как по расписанию и приказывал отвалить от его брата.

Сейчас это даже смешно.

Сейчас Дженни может стать этим Ронни, или Анна… Или даже Вал. Нет, Вал не переживёт увиденного.

Да и мне всё равно.

Я целовала Чейза так, как хотела. Забываясь, убегая от настоящего. Мы всё ещё там – в одном из укромных местечек пляжного дома. Только я и Чейз и больше ничего не существует. Ничто не имеет значения.

Его большие мозолистые ладони с удивительной нежностью касались моей кожи. Пальцы с трепетом пробегались вдоль позвоночника, а губы ласкали мои, как остриём кинжала вонзая в память каждое мгновение, каждую эмоцию, что Чейз позволяет мне испытывать. Это моя свобода. Это моё избавление. Мой тихий укромный уголок во всём мире, где я могу быть собой, где могу чувствовать себя настоящей и даже возможно счастливой. Чейз – моя жизнь. Теперь он всё, что у меня осталось. Не важно, где мы и куда идём, если он рядом, значит самое плохое ещё не наступило.

Плавным движением Чейз развёл мне ноги и оплёл ими свою талию. Обхватил руками мою поясницу и припал губами к груди, закружив языком вокруг набухших сосков. Я выгнула спину, и сделал глубокий судорожный вздох. Закрыла глаза, наслаждаясь моментом, каждой секундой, когда можно ни о чём не думать, когда можно вручить себя Чейзу в руки и позволить ему делать со мной всё, что он хочет.