Взглянув в последний раз на раненного волка, я развернулась и со всех ног припустила прочь.

Неслась галопом, отмахивая километр за километром, не обращая внимания на ветки, хлещущие по бокам, на внезапно обрушившийся ливень, смывающий мои следы, на болото, сквозь которое пролетела, как стрела.

Глаза жгло, и по морде катились крупные слезы.

Звери тоже умеют плакать.

Я не знаю, преследовал меня кто-нибудь из волков или нет. Это было неважно. Все дальше углублялась в лес, уходя из знакомых мест.

К утру добралась до реки, грозно рокочущей о прибрежные камни, и, не раздумывая, бросилась в воду. Ближе к середине сильное течение подхватило, потащило за собой, а я не сопротивлялась. Наоборот — помогала ему всеми силами, мечтая оказаться как можно дальше.

Мне надо запутать следы, скрыться, чтобы никто не мог найти. Потому что обратно пути нет.

Как выбиралась из реки — не помню. Озябшая, измученная, мокрая и глубоко несчастная, отряхнулась и дальше, покуда сил хватало.

Не останавливаясь ни на минуту, весь день бежала вперед и под вечер просто рухнула, забилась под низкую, раскидистую ель, свернулась калачиком на мягкой прошлогоднее хвое и уснула без задних ног для того, чтобы утром с первыми лучами солнца продолжить свой путь.

У меня не было времени прохлаждаться, потому что за мной шли охотники — опытные, неумолимые, желающие удержать. Уговорами, силой — как угодно. Вик не отпустит. Он не Руслан, который все-таки перешагнул через себя, признавая поражение.

Я неправильная. Сломанная. Разорванная. Это не вылечишь, не склеишь, не перепишешь. И я больше не хочу, чтобы меня исправляли. Я ничего больше не хочу… кроме свободы.

По дороге охотилась, ловила зайцев, расправляясь с ними в мгновение ока. Уже не до щепетильности было. Выживала, положившись на волчью суть, затолкав поглубже все свои хочу-не хочу. Я хищник, они — жертвы. Вот и все. И нет смысла строить из себя ванильную принцессу, рыдающую над Бэмби.

Спустя неделю, сделав невероятный крюк, исхудавшая, грязная, до невозможности злая вышла на опушку леса, принюхиваясь к запахам. Осенний ветер принес с собой горечь выхлопных газов, смешанные с ароматами свежей выпечки. Следы людского поселения — небольшого поселка, раскинувшегося по обе стороны узкой речушки.

То самое место, где я скрывалась в первый раз.

Я не собиралась возвращаться в свой маленький, неказистый домик, прекрасно понимая, что там меня быстро найдут. Мне хотелось уехать, далеко, далеко — на край света, туда, куда звало измученное сердце, но для этого мне были нужны деньги, хоть какие-то вещи, документы.

Поэтому решила дождаться темноты, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания, и пробраться в дом. Аренда оплачена до нового года, так что новых жильцов там не должно быть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Остаток дня провела в лесу, отсыпаясь в густой, уже начавшей буреть траве, а в сумерках, обернувшись человеком, пошла к поселку.

Осторожно пробиралась по безлюдным улицам, надеясь, что никто не заметит, не выглянет в окно в самый неподходящий момент, замирала, когда слышала чужие шаги, скрывалась в тени кустов, за фонарными столбами.

Домик встретил меня унылыми темными окнами, грустно скрипевшими в такт шагов ступенями, почтовым ящиком, забитым бесплатными газетами и ненужной рекламой.

Запасной ключ нашла там, где и оставляла — в щели меж иссохших досок, засыпанный трухой и сухими листьями.

Обтерла его об разорванные джинсы, отперла заедавший замок и осторожно ступила в темноту дома. В ном тут же ударил пыльный запах запустения. Так пахнет заброшенное жилище, оставшееся без человеческого внимания и заботы.

Абсолютная тишина. Часы, что висели в прихожей и раньше оглашали дом размеренным тиканьем, давно остановились, замерев на пяти минутах первого.

Как в тумане, словно впервые здесь оказалась, прошла по комнатам: по маленькой кухоньке, где на столе так и стояла кружка с недопитым кофе. В то утро я не потрудилась ее убрать, еще не зная, что больше не вернусь.

В гостиной на старом диване лежала пожелтевшая газета, где в программе кружочками обводила то, что хотелось посмотреть.

Спальня с унылой не заправленной кроватью, смятой ночной рубашкой, брошенной на подушку.

Как давно это было.

Из нижнего ящика комода достала заначку — деньги в конвертике. Сумма скромная, но лучше, чем ничего. Несколько золотых колец, еще из прошлой жизни. Обручальное долго крутила в руках, вспоминая о том, что было, прежде чем с тяжелым вздохом убрать в карман.

Не включая свет, по быстрому приняла душ, переоделась. Побросала немного одежды в дорожную сумку, а сверху кинула папку с документами. Смешно, но все время, что я жила у Руслана, со мной не было ни единой бумажки, все они тут остались, дожидаясь моего возвращения. Дождались…

Вот и все. Уже стоя на пороге еще раз обвела коридор взглядом. Все холодное, чужое. Это место приютило меня в сложный момент, но так и не стало родным домом. Поэтому уходила отсюда не жалея, не оглядываясь.

Мне хотелось туда, где сердце успокоится, перестанет истекать кровью, перестанет сжиматься от боли и сожалений.

Меня манило туда, где соленый морской ветер приносит холодные брызги, где нет суеты, где жизнь спокойна и размерена, где нет никого знакомых. Я привыкла быть одна. Это нестрашно.

Я просто хочу тишины, хочу начать все сначала, не для кого-то, а для самой себя.

* * *

Впереди меня ждал долгий путь через полстраны. Где-то на перекладных, ловя попутки, где-то в волчьем обличье через глухие леса, бескрайние поля, горные перевалы. Иногда ночевала в придорожных отелях, записываясь под разными именами. Спала в нормальной постели, принимала душ, пила кофе, ела горячую еду. Несколько часов, чтобы почувствовать себя просто человеком, а потом снова в путь.

Никогда в жизни я не чувствовала себя такой свободной от ненужных обязательств, от лишних рамок, придуманных самой себе.

Не скажу, что дорога излечила мои раны, но когда идешь вперед, становится легче, отвлекаешься от проблем, горестей, и непроизвольно рождается надежда, что будет хороший финал. Пусть жили долго и счастливо — это не про меня и мою любовь, но от всего остального отказываться не хочу и не буду.