– Значит, вы знали вашу мать, Тарзан? – спросил с удивлением д'Арно.

– Знал. Она была большая, красивая обезьяна, больше меня ростом и весила вдвое по сравнению со мной.

– А ваш отец? – спросил д'Арно.

– Его я не знал. Кала говорила, что он был белая обезьяна и безволосый, как я. Теперь знаю, что должно быть он был белым человеком.

Д'Арно долго и пристально рассматривал своего спутника.

– Тарзан, – сказал он наконец, – невозможно, чтобы обезьяна Кала была вашей матерью. Если бы это было так, вы унаследовали бы хоть какие-нибудь особенности обезьян. А у вас их совсем нет. Вы – чистокровный человек и, вероятно, сын высококультурных родителей. Неужели у вас нет хотя бы слабых указаний на ваше прошлое?

– Нет никаких, – ответил Тарзан.

– Никаких записок в хижине, которые могли бы пролить какой-либо свет на жизнь ее прежних обитателей?

– Я прочел все, что было в хижине, за исключением одной книжки, которая, как я знаю теперь, была написана не по-английски, а на каком-то другом языке. Может быть, вы сумеете прочесть ее.

Тарзан вытащил со дна своего колчана маленькую черную книжку и подал ее своему спутнику.

Д'Арно взглянул на заглавный лист.

– Это дневник Джона Клейтона, лорда Грейстока, английского дворянина, и он написан по-французски, – сказал он, и тут же принялся читать написанный свыше двадцати лет тому назад дневник, в котором передавались подробности истории, уже нам известной – истории приключений, лишений и горестей Джона Клейтона и его жены Элис со дня их отъезда из Англии. Оканчивался дневник за час до того, как Клейтон был сражен насмерть Керчаком.

Д'Арно читал громко. По временам его голос срывался и он был вынужден остановиться. Какая страшная безнадежность сквозила между строками!

По временам он взглядывал на Тарзана. Но обезьяна-человек сидел на корточках неподвижный, как каменный идол.

Только когда началось упоминание о малютке, тон дневника изменился и исчезла нота отчаяния, вкравшаяся в дневник после первых двух месяцев пребывания на берегу. Теперь тон дневника был окрашен каким-то подавляющим счастьем, производимым еще более грустное впечатление, чем все остальное.

В одной из записей звучал почти бодрый дух:

Сегодня моему мальчику исполнилось шесть месяцев. Он сидит на коленях Элис у стола, за которым я пишу; это счастливый, здоровый, прекрасный ребенок.

Так или иначе, даже против всякой правдоподобности, мне представляется, что я вижу его взрослым, занявшим в свете положение отца, и этот второй Джон Клейтон покрывает новою славой род Грейстоков.

И вот, как будто для того, чтобы придать моему пророчеству вес своей подписью, он схватил мое перо в пухленький кулачок и поставил на странице печать своих крошечных пальчиков, перепачканных в чернилах.

И тут же, на поле страницы, были видны слабые и наполовину замазанные оттиски четырех крошечных пальчиков и внешняя часть большого пальца.

Когда д'Арно кончил читать, оба человека просидели несколько минут молча.

– Скажите, Тарзан, о чем вы думаете? – спросил д'Арно. – Разве эта маленькая книжечка не раскрыла перед вами тайну вашего происхождения? Да ведь вы же лорд Грейсток!

Голова Тарзана поникла.

– В книжке все время говорят об одном ребенке, – ответил он. – Маленький скелетик его лежал в колыбели, где он умер, плача о пище. Он лежал там с первого дня, как я вошел в хижину, и до того дня, когда экспедиция профессора Портера похоронила его рядом с его отцом и матерью, у стены хижины. Это-то и был ребенок, упоминаемый в книжечке, и тайна моего происхождения еще темнее, чем была прежде, потому что последнее время я сам много думал о возможности, что эта хижина была местом моего рождения. Я думаю, что Кала говорила правду, – грустно заключил Тарзан.

Д'Арно покачал головой. Он не был убежден, и в уме его зародилось решение доказать правильность своей теории, потому что он нашел ключ, который мог открыть тайну.

Неделю спустя путники неожиданно вышли из леса на поляну.

В глубине высилось несколько зданий, обнесенных крепким частоколом. Между ними и оградой расстилалось возделанное поле, на котором работало множество негров.

Оба остановились на опушке джунглей. Тарзан уже готов был спустить отравленную стрелу со своего лука, но д'Арно ухватил его за руку.

– Что вы делаете, Тарзан? – крикнул он.

– Они будут пытаться убить нас, если увидят, – ответил Тарзан. – Я предпочитаю быть сам убийцей.

– Но, может быть, они нам друзья, – возразил д'Арно.

– Это черные люди, – было единственным ответом Тарзана. И он снова натянул тетиву.

– Вы не должны этого делать, Тарзан! – крикнул д'Арно – Белые люди не убивают зря. Mon Шеи, сколько вам еще осталось учиться! Я жалею того буяна, который рассердит вас, мой дикий друг, когда я привезу вас в Париж. У меня будет дела полон рот, чтобы уберечь вас от гильотины.

Тарзан улыбнулся и опустил лук.

– Я не понимаю, почему я должен убивать чернокожих в джунглях и не могу убивать их здесь? Ну, а если лев Нума прыгнул бы здесь на нас, я, видно, должен был бы сказать ему: „С добрым утром, мосье Нума, как поживает мадам Нума?“

– Подождите, пока чернокожие на нас бросятся, – возразил д'Арно, – тогда стреляйте. Но пока люди не докажут, что они ваши враги – не следует предполагать этого.

– Пойдемте, – сказал Тарзан, пойдемте и представимся им, чтобы они сами убили нас! – И он прямо пошел поперек поля, высоко подняв голову, и тропическое солнце обливало своими лучами его гладкую, смуглую кожу.

Позади него шел д'Арно, одетый в платье, брошенное Клейтоном в хижине после того, как французские офицеры с крейсера снабдили его более приличной одеждой.

Но вот, один из чернокожих поднял глаза, увидел Тарзана, вернулся и с криком бросился к частоколу.

В один миг воздух наполнился криками ужаса убегавших работников, но прежде, чем они добежали до палисада, белый человек появился из-за ограды с ружьем в руках, желая узнать причину волнения.

То, что он увидел перед собой, заставило его взять ружье на прицел, и Тарзан, из племени обезьян, вторично попробовал бы свинца, если бы д'Арно не крикнул громко человеку с наведенным ружьем:

– Не стреляйте! Мы друзья!

– Ни с места, в таком случае! – послышался ответ.

– Стойте, Тарзан! – крикнул д'Арно. – Они думают, что мы враги.

Тарзан приостановился, а затем он и д'Арно стали медленно подходить к белому человеку у ворот… Последний рассматривал их с изумлением, граничащим с растерянностью.