— Уж не собираешься ли ты открыть курсы по предсказаниям для повитух?

Он поднял брови.

— Следи за тем, что говоришь, жена.

Миранда шутливо закатила глаза и протянула ему конверт:

— Я сегодня получила письмо от твоей мамы. Думаю, тебе будет интересно.

Тернер взял письмо из ее рук и стал читать, расхаживая по комнате. Он долго не сообщал семье о своем браке, но после двух месяцев молчания Миранда убедила его, что продолжать в том же духе просто неприлично. Как и следовало ожидать, все были потрясены (за исключением Оливии, которая немного представляла себе, что происходит) и немедленно отправились в Роуздейл. Мать без конца повторяла: «Я и помыслить не могла…», а Уинстон повесил нос, но, в общем и целом, Миранда спокойно перешла из семьи Чивер в семью Бевелсток — ведь она и раньше фактически была ее частью.

— У Уинстона небольшие неприятности в Оксфорде, — сказал Тернер, пробегая глазами материнское письмо.

— Могу себе представить, — заметила Миранда.

Он с удивлением посмотрел на нее:

— Что ты имеешь в виду?

— Не думай, что я не слышала о твоих университетских подвигах.

Он усмехнулся:

— С тех пор я очень повзрослел.

— Хочется надеяться.

Тернер подошел к ней, чмокнул в нос, а затем в живот.

— Как бы мне хотелось посетить Оксфорд! — сказала Миранда. — С каким удовольствием я послушала бы все эти лекции!

— Все не надо. Поверь мне — некоторые просто кошмарные.

— Все равно. Это мое искреннее желание.

Он пожал плечами:

— Может, ты и права, ведь по интеллекту превосходишь большинство мужчин, которых я знаю.

— После того как я провела почти целый сезон в Лондоне, могу сказать, что не так уж трудно быть умнее многих светских лоботрясов.

— Надеюсь, ты говоришь не о присутствующих.

— Разумеется.

Она с улыбкой склонила голову.

Тернер вернулся к столу. Что он любил больше всего в браке с Мирандой, так это их частые разговоры. Он сел и взял в руки документ, который внимательно изучал до ее прихода.

— Кажется, придется поехать в Лондон.

— Сейчас? Неужели не все еще разъехались и кто-то остался?

— Почти никого. Сессия парламента еще не началась, а большинство высшего света — в загородных домах. Но мой хороший друг сейчас в Лондоне, и ему необходимо помочь в одной сделке.

— Мне поехать с тобой?

— Я бы очень хотел, но в твоем положении лучше воздержаться от путешествия.

— Я себя прекрасно чувствую.

— Охотно верю, но рисковать неразумно. И… — он прокашлялся, — ты стала довольно громоздкой.

Миранда поморщилась:

— Интересно, что еще ты мог бы сказать, чтобы я почувствовала себя совсем непривлекательной?

Тернер наклонился к ней и поцеловал в щеку.

— Ты все равно лучше всех. Не волнуйся, дорогая, я уеду ненадолго. Думаю, на две недели, не больше.

— На целых две недели? — расстроилась Миранда.

— Четыре дня по меньшей мере уйдет на дорогу, а дороги из-за дождей размыты.

— Я буду скучать.

Он на секунду задержался с ответом.

— Я тоже.

Миранда вздохнула, печально и еле слышно, но его больно кольнуло в сердце. Правда, ее настроение тут же изменилось и она по-деловому заявила:

— Мне будет чем заняться. Я бы хотела заново обставить гостиную в западном крыле — обивка на мебели совершенно выцвела. Приглашу погостить Оливию — она очень хорошо в этом разбирается.

Тернер улыбнулся. Ему доставляло огромную радость видеть, что жена начинает любить его дом так же сильно, как и он.

— Я полностью тебе доверяю. И Оливия не нужна.

— Но пока ты в отъезде, мне с ней веселее.

— Тогда, конечно, пусть приезжает. — Он бросил взгляд на часы. — Ты голодна? Уже полдень.

Миранда рассеянно погладила живот.

— Не очень, но, пожалуй, перекушу.

— Ты должна хорошо питаться, — строго сказал он. — Теперь ты ешь не только для себя.

Она грустно посмотрела на свой выпирающий живот:

— Я знаю, поверь мне.

Тернер встал и направился к двери.

— Я сбегаю на кухню и что-нибудь принесу.

— Ты можешь позвать горничную.

— Нет-нет, так будет быстрее.

Она хотела возразить, но муж уже выбежал за дверь. Миранда улыбнулась и устроилась поудобнее, поджав под себя ноги. Нельзя сомневаться в том, что Тернер беспокоится за нее и за ребенка. Стоит только видеть, как он взбивает подушки, прежде чем она взгромоздится на постель, как следит затем, чтобы ее еда была здоровой и питательной, а особенно — как каждый вечер он прикладывает ухо к ее животу, чтобы услышать движения ребенка.

— Мне кажется, малышка брыкается! — взволнованно объявлял он.

— Это, вероятно, отрыжка, — как-то пошутила Миранда.

Но Тернер полностью утратил чувство юмора и с тревогой в глазах спросил:

— Разве там они могут отрыгивать?

Она снисходительно засмеялась:

— Право, не знаю.

— Значит, я должен спросить у врача.

Миранда взяла его за руку и потянула к себе, чтобы он лег рядом.

— Я уверена, что все обстоит просто замечательно.

— Но…

— Если ты пошлешь за доктором, он подумает, что ты просто перестраховщик. Давай спать. Обними меня покрепче. Вот так.

Она удовлетворенно вздохнула и прижалась к нему.

Сейчас, сидя в кабинете, Миранда с улыбкой вспоминала их разговоры. Сто раз на дню муж проявлял свою заботу о ней. Разве это не доказывает, как сильно он ее любит? А любит ли? Но разве можно притворяться и смотреть на нее с такой нежностью? Почему она не уверена в его чувствах?

Да потому, что он никогда о них не говорит. Хотя охотно делает ей комплименты и часто повторяет, как рад, что женился на ней.

А это самая изощренная форма мучения, но Тернер понятия не имеет, что она страдает. Он-то думает, что достаточно быть добрым и внимательным. А этого мало.

Каждый раз, когда он смотрит на нее и улыбается лишь ему одному присущей улыбкой, ей кажется — на долю секунды, — что вот сейчас он наклонится к ней и прошепчет…

«Я люблю тебя».

Но этого не происходит. Тернер лишь касается губами ее щеки, или ласково ерошит ей волосы, или спрашивает — о Господи! — нравится ли ей пудинг.