— То есть ее не забрасывали к нам по морю или на самолете?

— Говорю же, со времен Гражданской спокойно жила на Украине, учительствовала в известном вам Степногорске…

— И сумела убедить тебя, что приходится дочерью генерал-адъютанту императора Подвашецкому?

— Никаких сомнений быть не может. Она — дочь генерала, предстающая, ясное дело, под другой фамилией.

— Какой именно?

Гайдук замялся, однако полковник резко подстегнул его:

— Хватит играться в заговорщики, подполковник. Как имя этой женщины?

— Анна Жерми, — неохотно выдал свою последнюю тайну Гайдук. — Анна Альбертовна. Педагог.

— Жерми, говоришь? Фамилия на французский лад.

— Муж её, давно покойный, был «орусаченным», как она выражается, французом.

— Но она и сама, очевидно, пребывает в почтенном возрасте?

— В определенном, скажем так. Но выглядит моложаво и достаточно энергична. Кстати, в юности Жерми умудрилась пройти подготовку в английской — то есть наших нынешних союзников — разведывательно-диверсионной школе. Прекрасно владеет оружием, получила медицинскую и педагогическую подготовку, свободно общается на немецком, английском и французском языках…

Только теперь Гайдук обратил внимание, что полковник навалился на стол и, с широко открытым ртом, постепенно пододвигается к нему, словно собирается схватить его за грудки.

— И все же: как ты на нее вышел, ефрейтор Гайдук? Где она сейчас? Кроме тебя, еще кто-либо знает о ее существовании? Не тяни, не порть мне нервы.

— Кроме меня, никто, — подполковник счел возможным ответить пока что только на последний вопрос.

— И, до поры, никто не должен узнать!

— Сейчас она здесь, в городе, почти рядом с нами.

— Так ты наткнулся на нее уже здесь?

— Привез в кузове своей машины.

Шербетов подхватился, нервно прошелся до двери, зачем-то выглянул в приемную, словно опасался, что их подслушивают, и снова вернулся за стол.

— Ты хоть понимаешь, что, при удачном стечении обстоятельств, разработка этой твоей Жерми может вылиться в большую агентурную операцию?

— При удачном — это если командование одобрит нашу разработку Анны Жерми, а не станет подозревать нас в сотрудничестве с вражеской агенткой? Если оно поверит в перспективность работы с этой неординарной личностью.

— В самом деле — неординарной? Или это так, ради восхваления «товара»?

— Мне пришлось видеть ее в стычке с шайкой дезертиров. Хладнокровна, прекрасно владеет собой и оружием.

— Словом, разумное использование Жерми способно вылиться в масштабную операцию, которую назовем… — пощелкал он пальцами, ища название. Перед начальством он хотел предстать во всеоружии, с наброском плана вполне конкретной операции. — Кстати, как бы ее поэффектнее назвать?

— «Поцелуй Изиды». Выражение самой Жерми.

Полковник заторможенно уставился на Дмитрия, но, тут же преодолев себя, произнес:

— «Поцелуй Изиды», говоришь?

— Название не только эффектное, но еще и вполне оправданное.

— Изиды, Изиды… — полковник попытался вспомнить, что связано с этим, в общем-то, знакомым именем, но так и не смог. — Слышать, конечно, приходилось. Не спорю, звучит. Но ведь неминуемо спросят, что оно означает. Какой такой финтиклёш за ним вырисовывается?

— Это поцелуй, которым награждают на поле боя раненого, прежде чем удостоить его «выстрела милосердия».

— Впервые слышу о подобном ритуале. В какой такой армии он практиковался — уж не у римлян ли?

— У белогвардейцев так было заведено. Жерми знает об этом ритуале значительно больше, поскольку не раз прибегала к нему.

— Мне же слышать не приходилось, — задумчиво качнул головой Шербетов. — Ладно, принимается.

— Заодно и кодовая кличка у подполковника Подвашецкой вырисовывается — «Изида».

— Что, в самом деле… подполковника?!

— В самом… Личным приказом барона фон Врангеля, буквально в последний день своего правления…

— Это ж, за какие заслуги? Уж не палачом ли у него служила?

— Нет, что вы. Не того полета птица.

— Среди белых встречалось множество высокородных аристократов, однако родословные не мешали им зверствовать.

— К сожалению, любители зверствовать встречались по обе стороны фронта. Что же касается Жерми, то она служила инструктором разведшколы. Готовила контрразведчиков и диверсантов.

Полковник откинулся в кресле и несколько мгновений бездумно смотрел в пространство рядом с Гайдуком.

— Тогда получается, что готовить ее особенно не придется?

— Наоборот, она сама может выступать в роли инструктора. Ведь известно же, что многие германские диверсанты и разведчики набраны из белоэмигрантской среды. И кто, лучше нее, способен подготовить к работе с ними? Тем более что среди русской агентуры абвера может оказаться немало ее бывших курсантов и сослуживцев.

— А что? Это ход, — признал полковник. — Стратегически мыслишь, Гайдук. Уже чувствую, что заваривается нечто серьезное! Хотя… такое впечатление, будто какой-то рассказ из истории «беляков» читаю. Но, если все это действительно не сон и не бред…

— Это жесточайшая реальность, — заверил его Гайдук.

— В таком случае с анкетой Изиды и с ее личным заявлением о сотрудничестве я и полечу в Москву. Что из этого всего получится, сказать пока что трудно, зато не с пустыми руками…

Кто-то сунулся к полковнику в кабинет, однако тот выставил посетителя за дверь и, откинувшись на спинку кресла, потребовал:

— А теперь снова об Изиде, только все по порядку, до мелочей и как на исповеди…

Город госпитальная колонна оставляла уже на закате солнца, после очередного налета немецкой авиации. Капитан Зотенко планировал вывести ее следующим утром, однако дежурный по гарнизонной комендатуре, куда он с трудом сумел дозвониться, посоветовал ему «рвать подметки» как можно скорее, потому что утром дороги к Днепру уже могут быть окончательно перерезаны. «И потом, — сказал дежурный, — учтите, что по ночам немецкая авиация, как правило, не зверствует. А значит, километров тридцать, более или менее спокойных, подарит».

В этот раз охрана колонны состояла из девяти выздоравливающих пациентов госпиталя, и Евдокимки, которая, уже по традиции, ехала на последней, крытой машине, доверху заваленной тюками с бельем. И хотя старшей в машине снова была назначена Вера Корнева, однако та перебралась к Евдокимке в кузов, а в кабинку, для солидности и усиления боевой мощи, усадили какого-то раненного в предплечье младшего лейтенанта, вчера только прооперированного. «На тот случай, если машина вновь отстанет или подвергнется нападению, — объяснил Зотенко. — Все-таки боевой офицер, и при оружии».