Жераль не сомневался: Лир дозреет до того, чтобы взять Мину с собой. То ли третьей, то ли четвертой самкой, и впервые это мог быть союз, в котором друг бы что-то… чувствовал. Жераль помнил: связи с предыдущими были угодой долгу. И угодой отцу, еще не покинувшему пост товура, но уже сейчас требовавшему, чтобы сын позаботился о потомстве. Сам Лир был поздним ребенком. Единственным здоровым из почти дюжины.

…Жераль уходил утром – либо незаметно, либо открыто, ссылаясь на дела. Преследовал хозяйку серого дома, пусть и считал эту слежку пустым занятием. Но ведь отточить навыки никогда не было лишним.

Мина не сидела на месте: ездила в товуриат, еще чаще – в старый особняк своего творческого союза. Там она проводила много времени, с кем-то встречаясь и решая какие-то вопросы. Регулярно Мина также посещала редакцию газеты и вывозила компанию приятелей-поэтов на творческие посиделки у озера, непременно с декламациями и пикниками.

Мина не делала ничего особенного – по крайней мере, в часы, когда Жераль за ней следил. Нет… Сиш спятил. Мина была безопасным объектом. Как она могла быть связана с ожидаемым событием? Написать о нем балладу?…

В тот день, когда он собирался все прекратить, ла Ирсон изменила привычкам. От серого дома она пошла к железной дороге – той, что вела в Пятый регион. Мина долго стояла у края насыпи и смотрела вдаль. Потом задумчиво улыбнулась и все же направилась в редакцию. Жераль решил продлить слежку еще на день. Следующим утром Мина покинула Дэвир.

Она пошла к оборонной стене через чащу, неся что-то в перекинутой через плечо сумке. Из-за деревьев, которые почти смыкались со стеной, Жераль мог спокойно, не показываясь никому на глаза, наблюдать.

Как Мина изящно ступает по мху.

Как неторопливо подходит и касается ладонью шершавых камней кладки.

Как тихо здоровается:

– Вот и я. Давно я тебя не навещала…

Как садится на невысокую траву, обняв колени.

И начинает читать стихи.

После нескольких строф Стена разомкнулась. Мина Ирсон прошла через нее, как сквозь мягкое масло.

…Оборонная Стена называлась когда-то по-иному, но была настолько древней, что прежнего названия не помнили. Старые жители Дэвира упоминали «Ан-дэ-Тэвва», что дословно переводилось как «Великое городище». Возможно, Стена была частью чьих-то замковых укреплений, выросших в поселение. И, вероятно, разрушенное поселение было полностью живым.

Стена, возведенная задолго до Син-Ан, все же служила ей – поначалу просто «перевалом» между Веспой и Перешейком, потом, когда Веспу закрыли, – форпостом. Раньше солдаты Дланей, конечно, не полагались лишь на нее, и в каждой оборонной башне кто-нибудь сидел. В надежности Ан-дэ-Тэвва убедились позже, после чего оставили солдат лишь у ворот. Стена сама стала тюремщиком: не выпускала беглецов и не пропускала любопытствующих жителей остального мира. Не слушала мольбы, не думала о справедливости. Стене было все равно, она давно потеряла волю и желания, оставшись просто напоминанием о том, насколько глубока и мшиста история мира.

Кто бы знал… у Стены-то, оказывается, есть характер! Характер ворчливой, но сентиментальной старухи, которая любит ласковые голоса и рифмованные строки. Стена готова – вероятно, полагая, что эта мелочь никому не повредит, – пропустить одну очень юную девушку. А если сравнить ее возраст с возрастом Ан-дэ-Тэвва, девушка и вовсе казалась неразумной крохой.

У Грэгора Жераля, как и у всех то-син, был акъяр, допуск первой степени – красный гравированный камень на грубом сыромятном шнурке. Акъяр отмыкал многие двери, открывал многие пути. Если бы Жераль приказал, Стена бы его пропустила. Но он не смог бы заставить живую вещь молчать. Не намекать Мине, что кто-то вышел на след.

Он не стал ждать ее и вернулся домой, как раз тогда, когда проснулись Миаль и Сиш. Весь день мысли, желчные и тоскливые, вертелись вокруг одного. Что делать с Миной? Сказать Лиру? Как?

Она могла ходить туда просто так. Например, к любовнику, которого никто не видел в Дэвире. Это все равно было нарушением закона, это следовало пресечь, но подобные дела не важны для Четверки. Если бы… не железная дорога. И не улыбка хозяйки, теперь казавшаяся Жералю опасной. Мина как будто что-то предвкушала. Видела что-то, что скоро помчится по этим рельсам?

Он продолжил слежку. Мина ходила сквозь Стену почти каждый день. В городе по-прежнему было тихо, и эта тишина нервировала все больше. Глядя на вновь смыкающуюся каменную кладку, Жераль думал об одном: там тишины точно нет – грядет буря. Ведь в своей легкой сумке Мина носит то схемы и карты, то книги, то механические детали. Шестеренки. Перфокарты. Непонятные приборчики с кнопками и антеннами.

Он не мог следить за Миной на той стороне. Не имел понятия, стоит ли давать знать Крауссу – ложная тревога могла обойтись дорого. У него был один путь. И он стал более внимательно слушать стихи.

710-й юнтан от создания Син-Ан. Близится Перевеяние

В прошлый раз, когда все кончилось, он уже допрашивал Мину Ирсон. Приватно: ради Лирисса, из-за собственной вины, из-за десятка других вещей он сделал все, чтобы хозяйка серого дома не фигурировала в том процессе. Мина Ирсон не сидела в карцере, ее не пытали, ей не угрожали. Ее спрятали. А она согласилась на то, что предложил Лир. С точки зрения Жераля, это было красивое спасение возлюбленной и забавная сделка одновременно.

Допрос они вели вдвоем. Одному она не могла лгать, другой чуял ложь… беспроигрышная комбинация. Но, как оказалось, – бесполезная.

Мина Ирсон действительно знала некоторых заговорщиков: Конора Деллависсо, его женщину Чару, ее отца Чепмэна. Двое последних были Зодчими и строили поезд, в котором собирались в Аканар. Фигурировали еще серопогонные, завербованные Вышестоящим офицером Саманом Димитриеном, и группка людей, которых подняли Деллависсо и школьный учитель Шѝру Хáррис, начитавшийся запретных книг.

Были дети… но Мина не знала, зачем они едут. Веспианцы. Вроде бы их втянули Конор и тот учитель. Зачем? «Может, хотели разжалобить тобинов… Крошки были такими милыми».

Когда Мина сказала это, Жераль нервно рассмеялся. Сколько всего она натворила. Сколько всего провернула за спинами четверых алопогонных, живших с ней бок о бок – для этого ведь и пустила их в дом, чтобы наблюдать и быть готовой к любому их действию. И все равно… не была готова. И все равно… осталась наивной идиоткой.

…Он с трудом прервал поток воспоминаний. Облокотился на спинку скамьи и спросил:

– Так что в поезде?

– Сюрприз…

Его передернуло. Женщина криво улыбнулась и снова развела руками:

– Мне нечего тебе сказать. Меня никто не звал участвовать, лишь смотреть. История повторится, в этот раз поезд обязательно доедет, и Синедрион услышит тайну. Мы победим.

Она еще была бледна и дрожала – но больше от холода и возбуждения. Страх ушел, взгляд казался немного безумным. Так происходило всегда, когда она слышала, как хвалят ее стихи.