заскреблась у двери, как озябшая собака, она долго возилась, пока схватила скобу и, потянув ее, последними силами, распахнула дверь. И в темную, но теплую избу упала, потеряв сознание.

Сколько времени прошло? Может быть, время остановилось? — Когда Валентина Яковлевна очнулась, в избе было светло. Гудела железная печка, и дымных полосах качались тени и звучали голоса.

— Ну, вот вы и очнулись!?

Круглое лицо наклонилось над вдовой, полная мягкая рука провела по лбу: как больного ребенка ласкает.

— Мы думали, что вас ранило, а это вы с испугу. Да пальцы поморозили.

Валентина Яковлевна приподнялась, поглядела вокруг. Кроме этой толстой, с добрыми глазами, в избе было еще много женщин.

Многие курили, некоторые лежали на лавках; трое метались по избе;, и все крикливо разговаривали, горячась и споря.

— Будет вам! — обернулась к ним толстая. — Тут человек болен, а вы галдите!..

— Мы все больные! — огрызнулась одна из метавшихся. — У нас у всех нервы… Мы больные!..

Вдова огляделась и узнала. Она сморщилась: сколько раз в походе коробило ее от встречи с этими женщинами! Сколько раз, когда жив был подполковник Недочетов, когда был он в силе — сколько раз она спорила с ним, а он смеялся, говоря, что женщины эти нужны, что они поднимают дух самой надежной части отряда — офицеров!

Вдова болезненно, брезгливо сморщилась.

— Почему я здесь? — спросила она у толстой.

Та виновато улыбнулась и тихо сказала.

— Мы, ведь, все пленные. Нас, женщин, всех собрали сюда… Ну и вы с нами…

— В плену?.. Разве наши разбиты? Разве красные?..

Вдова внезапно все вспомнила: и неожиданный грохот выстрелов, и крики, и лошадей, силившихся что — то увезти вскачь, и рыхлый, мокрый снег, забивавшийся за шею, в рукава, под шубу. Вспомнив, она почувствовала ноющую тягучую боль в руках. И с этой болью пришла другая боль.

— А где же остальные?.. Штаб, офицеры? — взволнованно спросила она.

— Штаб убежал. И много офицеров. Все красильниковцы… которые уцелели… А нас бросили…

— А гроб? — впилась глазами в нее, замерла вдова. — Где гроб?

— Гроб здесь… отбили его красные.

— За него сильно боролись? — заблестела глазами Валентина Яковлевна. — Это верно — вокруг гроба шла горячая схватка?

— Да… Там много трупов… Когда нас утром вели — нас, ведь, из всех — изб собрали сюда — мы видели гроб на санях и возле него трупы…

Толстая хотела еще что — то сказать, но взглянула на вдову и промолчала.

А та прижала обмотанные носовыми платками руки к груди и, глядя куда — то поблескивающими, потемневшими (и потеплевшими) глазами, задумалась.

Женщины кругом визгливо кричали, переругивались, спорили.

Одна — высокая, растрепанная, в распахнутом (голая грудь тепло розовела) шелковом кимоно, стояла у стола и, перекрикивая всех, звонко орала. — Вот помяните меня — выведут они нас всех, да отдадут на потеху этим мужикам!.. Вот помяните!.. А я не дамся! Я не дамся!.. Пусть лучше убьют!.. Да, никогда… Да ни за что с этой сволочью!..

— Привыкла к офицерью? — подошла Королева Безле (задумавшуюся вдову она смущенно оставила в стороне). — Да тебя, голубушка, не спросят!.. Нас и раньше — то не спрашивали, а теперь и подавно.

Женщины заговорили все враз:

— Если бы хоть камиссарам роздали, а то целой роте — ведь это ужас!..

— Они все с сифилисом! От них пропадешь!..

— Да верно ли? Может быть это так, слух?!

— Да вы еще сомневаетесь? Ведь у них по всей России женщины поделены, а мы — добыча!..

— Ах, оставьте, не пугайте, девочки! Не пугайте! Я так боюсь… Ей — богу!..

— Но ведь мы не солдаты, мы не воевали! Пойдемте к главному ихнему комиссару, скажем: нам все равно — белые или красные!.. Мы не солдаты!

— Да, послушают они!..

Вдруг шум оборвался. Затихли, замерли.

В распахнувшуюся дверь вползли облака пара, а в паре — двое с винтовками, грязные, коренастые, оборванные. Один остался у двери, другой вышел на середину избы, оглядел всех и сказал:

— Которая здесь жена полковника помершего?

В томительной тишине ясно прозвучал немного дрожащий и глухой — голос.

— Это я… Я — вдова подполковника Недочетова.

Вошедший оглядел вдову, внимательно посмотрел на ее обмотанные руки и неожиданно просто, буднично кивнул ей головой.

— Пойдемте — ка к командиру. Командир кличет…

Вдова встала, пошла. Женщины испуганно и многозначительно переглянулись.

16. Разговор сантиментальный

Накрутили хвост!..

Коврижкин (уже рассвело, белое зимнее утро крепло) подсчитал потери, обошел свою стаю, стянул ее, поглядел. Он покрутил головою, оглядев своих убитых («Эх, славные ребята полегли!»), поручил раненых домодельным санитарам — и пошел считать и подсчитывать добычу. И среди добычи (много добра осталось; многого не успели увезти ускакавшие Шеметов с офицерами) удивили Коврижкина гроб и женщины.

— Ну, бабы — я это еще смекаю, — посмеялся Коврижкин. — Баб они для тепла набрали, вишь, неженки эти офицеры!.. Но куда им гроб? Гроб — то с покойником зачем они этакую путину волокли?..

И когда ему объяснили, что в гробу подполковник Недочетов, Коврижкин все — таки недоуменно покрутил головой.

— Видал ты, как слюни — то распустили! Рассуропились!.. Сволочь то этот Недочетов большая была, да разве тащат с собою в поход покойников? Чудаки!..

Гроб он велел пока оставить так, только уцелевшую лошадь выпрячь да оттащить застреленную.

— Ас бабами што? — спросили его. — Мы покуда сгоняли их в одно место. Бабы ладные… Там и бабенка этого упокойника, руки она обморозила… Сурьезная, говорят, женщина…

— Баб допросим — которых отпустим, а которых и в Иркутск…

Управившись с добычей (все подсчитать надо было, к месту приладить), опросив пленных солдат, поставив крепкий караул к нескольким пленным офицерам (озирались они, как затравленные!), Коврижкин пожелал баб оглядеть:

— Ну — ка, давайте ребята сюда по первости вдову эту офицерскую!

В сумрачной большой горнице их было двое — Коврижкин за столом, на котором забытые белыми бумаги, и часовой у двери, — когда вошла вдова.

Перешагнула через порог, услыхала за собой морозный треск, закрывшейся двери, остановилась и взглянула. Встретила серый, спрашивающий, холодный неотвязный взгляд.

— Недочетова? Жена карателя Недочетова?..

— Жена подполковника Михаила Степановича Недочетова, — холодно и глухо (а сердце металось, стучало и вздрагивало) ответила женщина.

— Сядьте… вот на табуретку.

Опустилась устало, сжалась.

Серый взгляд неотрывен, колет, жжет.

— Зачем вы шли с отрядом? Не женское это дело… Зачем?..

Женщина выпрямилась, сжала брови.

— Я везла тело мужа… мертвого…

— А раньше?.. Пока он еще жив был?..

— Я не хотела покидать его… Решила делить его участь…

— Так…

Коврижкин потер ладонью плохо бритый, шершавый подбородок. В серых глазах что —