– А теперь вот что, – продолжал он. – Принцесса Амики. Принцесса-консорт Беллегера. Моя супруга. – С каждым словом голос принца становился мягче. Бифальт не запугивал Эстию: он пытался убедить её. Но её уже не нужно было убеждать. Его усилия убедить её были хуже, чем прямые угрозы. – Я дал много обещаний. И большинство уже сдержал. Другие я выполню позже, если жизнь моя будет достаточно длинной. И вот, что я обещаю вам.

Я не стану использовать вас, как использовали меня. Пока я жив, этого никогда не случится. Я не стану навязывать вам свой выбор, или, – Эстия увидела, как его кулаки снова сжались, – пользоваться вашим телом. Я не трону вас. Не трону. Я не собираюсь манипулировать вашим согласием, о котором вы, возможно, ещё пожалеете. Вы сможете ходить, куда вам вздумается, жить там, где вам будет угодно, делать всё, что захотите. До сих пор вы были предметом торга. Теперь ваша жизнь принадлежит только вам.

Я прошу лишь, чтобы вы соблюдали условия нашего альянса. Когда к нашим границам подойдёт враг – а он обязательно подойдёт, – под угрозу будут поставлены и Беллегер, и Амика. Мы должны вместе дать ему отпор. – Последние слова походили на мольбу. Но Эстия не замечала этого. Она слышала только его неумолимую сдержанность, жёсткую требовательность. Его отказ. – Как моя жена, моя королева, мой консорт, вы обязаны исполнить свой долг. Только этот.

Он требовал от неё ответа. Но мысли Эстии были далеко, она не думала об уплаченной ею цене и обо всём, что он сейчас говорил.

– Я не нужна тебе.

– Чёрт, женщина! – вскричал принц, словно она нанесла ему глубокую рану. – Да конечно! Конечно, нужна! Он шагнул к ней, выйдя на свет: пусть она увидит муку на его лице.

Недолго думая, она протянула к нему руки.

Но принц дёрнулся и вновь отступил в тень возле двери. Следующие слова он произнёс металлическим голосом.

– Да, нужна, – повторил он. – Но не больше, чем жизнь моих подданных, чем их благополучие. Они зависят от тебя. Они зависят от твоего авторитета в Амике. И чтобы завоевать этот авторитет, ты должна появляться там. Ты должна стать свидетельницей и сторонницей, как сказал мой отец. Но ты должна остаться верной своему королевству. Ты должна убедить Амику в этой верности.

Если я потребую от тебя выполнения твоего женского долга, то как беллегерцы поверят, что я не был соблазнён амиканкой? А если амиканцы решат, что ты дала своё согласие от чистого сердца, то как они смогут доверять тебе?

Со временем ты станешь королевой. У короля Смегина нет другого наследника. А когда ты станешь королевой, мне останется только молить тебя о поддержке. – На мгновение самообладание принца подвело его. На одно короткое мгновение Эстия услышала в его голосе страдание. – Если ты вообще сможешь поддержать человека, который использовал тебя, как разменную монету.

Будь я на твоём месте, я не смог бы этого сделать.

Темнота полностью скрывала принца. Если бы Эстия не услышала, как открылась и закрылась дверь, не увидела бы краткую вспышку света, она не поняла бы, что он ушёл.

Какое-то время она продолжала смотреть на то место, где он стоял. Затем упала на свои подушки, как бессильно падает сломленная, уставшая женщина.

Она не плакала. О нет, она никогда не будет плакать. Она не из тех женщин, что плачут от обиды. Но всё её тело, казалось, горело. Эстия назвала бы то, что испытывала, «яростью», потому что отказывалась давать этому настоящее имя. Она не хотела признать, что ей отказали, что сердце её было разбито отказом мужа. Она не признает этого ни за что. Что толку по-детски ныть, если муж цепляется за своё понятие чести, когда она предлагает ему себя.

Ярость – и ничто иное, и она будет повторять это себе, пока хоть как-то не утешится. Она будет хранить правду в секрете. Она никому ничего не скажет. Никогда.

Пройдут долгие месяцы или годы, прежде чем она поймёт, что это чувство к принцу Бифальту, во время свадьбы и после неё, не было любовью. Это было желание, иссушающая жажда её тела, её чувств к его телу, его чувствам. Любовь была чем-то совершенно иным.

Она пришла позже.

Генерал Кламат гнал коня что было сил, конвой с упрямящимися мулами едва поспевал за ним. Через десять дней после посещения Матта и Матты Кламату пришлось прервать свой объезд юго-западных окраин Беллегера. Пересекая неровные холмы, поросшие дроком и папоротником подальше от густотравных овечьих пастбищ, он направлялся как можно более прямой дорогой к Отверстой Длани. Кламат нещадно гнал коня. И вот он, наконец, увидел тренировочные поля беллегерской армии перед городскими окраинами.

Письмо от первого капитана Джаспида было предельно ясным. И в то же время загадочным. «Приезжай, – говорилось в нём. – События ускоряются».

Так похоже на принца Джаспида не обеспокоить себя объяснениями. Его гонец тоже ничего не прояснил. Принц не сказал ему ни слова. Несмотря на преданность Джаспида брату-королю, он терпеть не мог свои обязанности первого капитана. Деликатно, но настойчиво принц не единожды пытался покинуть должность заместителя Кламата.

Генерал тем не менее сделал из этого письма некоторые выводы. Должно быть, обстоятельства, послужившие причиной такого послания, требовали быстрого вмешательства, но не немедленного. Даже в самом своём строптивом настроении принц Джаспид не стал бы скрывать подробности, если требовалось бы, чтобы Кламат узнал о них сразу же.

Под палящим полуденным солнцем генерал достиг вершины низкого холма и там остановил свой отряд.

С этого места были хорошо видны несколько тренировочных полей. Под холмом раскинулись круглые арены, покрытые утрамбованным песком, где солдаты генерала учились сражаться на мечах и врукопашную. Там же было и грязное поле, служившее плацдармом, а поодаль – длинные ряды мишеней для стрельбы из лука. Мишени для ружейной стрельбы скрывались за следующим холмом, который защищал от случайных пуль.

Сегодня вокруг мишеней было пусто. Только на плацу сотни всадников под присмотром опытного амиканского командира проходили сложную тренировку. Но обычно на всех аренах велось обучение, а сейчас они пустовали, все, кроме одной, у которой собрались и беллегерцы, и амиканцы. Почти двести человек наблюдали за первым капитаном, проводившим там учения.

Генерал Кламат спустился со своего взмыленного коня на землю. Передав поводья одному из сопровождавших его солдат, он приказал доложить о своём прибытии в командный пункт. Пусть воины расседлают коней, а потом могут считать себя свободными ото всех обязанностей до самого вечера.

Впрочем, у стрелков не было желания покидать тренировочную площадку. За уроками принца Джаспида всегда было интересно понаблюдать со стороны, если уж не удавалось в них поучаствовать. Но Кламату подчинялись беспрекословно.

Разминая затёкшие суставы, генерал следил за братом короля.

Джаспид демонстрировал тактику защиты против превосходящего противника. Он стоял в окружении широкого круга из шести человек, трёх амиканцев и трёх беллегерцев. За спиной Кламата, с юга, сияло солнце. Его лучи отражались от бронзовых доспехов. От этого оранжевые повязки на головах амиканцев и их знаки отличия окрашивались в кровавый цвет.