а он полон немцев, и он оттуда пулей выскочил. Выбежал он в расположение какого-то батальона, а оттуда уже утром пришел на батарею.

Погода начала понемногу улучшаться. Дождей почти не было. Небо стало светлее. И вот в один из таких дней с самого утра заработал бог войны. На протяжении целого часа стоял сплошной гул. Работала и авиация. Самолеты летали большими группами. Тысячи снарядов, мин и бомб летели в расположение противника. Кажется, что после такой обработки там вряд ли кто-нибудь остался в живых. Недалеко от батареи остановилось несколько «Катюш». Выпустив свои снаряды, они быстро уехали. Второй раз они уже стреляли с другого места. Еще не утихла артподготовка, а танки нашего корпуса пошли в наступление. Пошла за танками и матушка-пехота. Немец по танкам и пехоте открыл сильный артминогонь. Один за другим несколько танков загорелись. Наступление продолжалось. На батарее стало жарко. Артиллеристы работали в одних гимнастерках. В первой батарее прямым попаданием разбило пушку. Троих артиллеристов убило и одного тяжело ранило. Под сильным огнем мне пришлось бежать туда. Ранение было настолько тяжелым, что никакая помощь его уже не спасет. Живот был распорот большим осколком, внутренности вывалились и перепачкались землей и кровью. Он умер во время перевязки. Остальные орудия продолжали вести огонь.

Я снова вернулся во вторую батарею. Здесь пока все в порядке. Раненых нет. Передовые части выбили немцев с первой линии обороны. В некоторых местах продвинулись на два-три километра. Батареи начали сниматься со своих позиций и продвигаться дальше. Избрали новые позиции у бывшего переднего края немцев. Здорово тут поработала наша артиллерия и авиация. Все перепахано. Много валяется убитых немцев. Есть и наши убитые.

Больше продвинуться не смогли. Снова начали окапываться. Опять зарывались в землю как кроты. Всю ночь окапывались. Прекратили работу, когда только приехала кухня. С кухней отправили раненых и убитых. Похоронят в Рубановке на кладбище.

На утро снова началось наступление, но немец пошел в контратаку. Бой принял ожесточенный характер. С обеих сторон в бой были пущены танки. Артминогонь тоже был сильным как с нашей, так и с немецкой стороны. Я находился на второй батарее. Мой окопчик был рядом с батареей. Снаряды и мины начали ложиться совсем рядом с батареей. Артиллеристы продолжали вести огонь по немецким танкам. Вот один снаряд разорвался почти рядом с орудием. Кого-то ранило. А следующий снаряд угодил прямо в орудие и оно, разбитое, взлетело в воздух. Весь расчет вышел из строя. Кого ранило, а кого убило. Тяжело ранило командира батареи мл. лейтенанта Левина. Я его перевязывал лежа. Нельзя поднять головы. С помощью одного солдата затащил Левина в окоп. Я пополз до следующего раненого. Раненый был пожилой солдат, командир орудия. У него сразу несколько ранений. В такой обстановке трудно оказать квалифицированную помощь. Тут хотя бы, на первое время, кровь остановить и кое-как перебинтовать, а самое главное оттащить в какое-нибудь укрытие. В ворону или окоп, а там уже можно лучше перевязать. Когда я накладывал последнюю повязку, совсем недалеко разорвалась мина. Небольшим осколком мне перебило насквозь кисть правой руки. Солдаты помогли пожилого раненого затащить в воронку. Тут же и я заполз. Мне тоже перевязали руку. Это было под вечер 25 ноября 1943 года под Лопатихой Херсонской области.

Санитарную сумку я оставил на батарее, передал одному из солдат. Из первой батареи сообщили, что там погиб санинструктор. Остался один Зотенко на весь артдивизион. В Рубановку я уехал с кухней вместе с остальными ранеными. Всех погибших увезла машина, которая привозила снаряды. В санвзводе я пробыл только до утра. Утром вместе с партией раненых меня направили в медсанбат. Там тоже долго держать не стали, а на второй день отправили в госпиталь для легкораненых. Этот госпиталь находился в г.Нижние Серогозы.

Госпиталь располагался в здании школы-десятилетки и еще в нескольких домах. После санобработки меня положили в небольшой дом. Здесь в трех комнатах находились на излечении легкораненые офицеры. Со мной здесь находилось около двадцати человек. Госпитальной одежды не было. Носили свою одежду. На перевязки ходили в главный корпус госпиталя (школа). Питание было хорошее. Давали по двадцать пять штук папирос в день. Ходили мы, можно сказать, по всему городу. Наш лечащий врач был очень хороший человек. Не молодой уже, лет под пятьдесят с лишним. Весь уже был седой. Очень часто в кино ходили. Военных в городе почти не было, за исключением раненых. Много местных девушек работало в этом госпитале санитарками и на других хозяйственных работах. Скуки не было. В самом госпитале каждую субботу или воскресенье был концерт. Концерты ставили своими силами. В них участвовали медсестры и больные, то есть раненые. У нас в палате лежал Сашка Брунштейн, по национальности еврей. Вот он, действительно, откалывал номера в концертах. Что он только не выделывал! Хотя он и находился в офицерской палате, но офицером не был. Воинское звание у него, кажется, сержант, и я не знаю, как его положили к нам. Но, право, без него было скучно в палате. Такой и мертвого рассмешит. Он так и остался в этом госпитале. Его поставили шофером на санитарную машину. Особенно я подружился в госпитале с младшим лейтенантом Ваней Шарошкиным. Мы и спали с ним рядом. На пару и по городу ходили. В общем, друг без друга ни шагу. Этому Ване было семнадцать лет. Он был воспитанником Красной Армии. В армии и родился. Отец его был офицером, погиб на Востоке, а мать он почти не помнит. Воспитывался в семье у подполковника – друга его отца.

Я уже рассказывал, что в доме нас было около двух десятков человек. В нашей палате трое были из одной части со мной. И вообще, в этом госпитале много находилось раненых из 19-го танкового корпуса. Через начальника отделения, нашего лечащего врача, доброго старика, мы добились, чтобы к нам перевели одного раненого сержанта из другого дома. Врач все сделал. Этот сержант по фамилии Стальной хорошо играл на баяне и замечательно пел. У нас во всем доме из всех двадцати человек никто не мог играть на баяне. Особенно они хорошо пели на пару с Сашкой.

Еще у нас в палате один здорово откалывал. Это был лейтенант Бредышев Леня. Он знал сотни анекдотов. Иной раз всю ночь напролет рассказывал. Откуда у него только лезло? И рассказывал он очень интересно. Он сильно заикался при рассказывании, и трудно разобрать, над чем больше смеялись. Он был парень хороший и нисколько не