– Ну, как тут наша спящая красавица? – спустилась с крыльца Фиона вместе с тоненькой белокурой девочкой, которая на ходу застегивала ветровку.

Лахлан повернулся:

– Дрыхнет как убитый.

– Ну и денек,– пробормотала Фиона и глянула на Фергюса, а затем повернулась к девушке.– Ленни, милочка, спасибо. Поезжай, только осторожно, ладно?

– Ладно, миссис Эрвилл,– вынула девушка ключи из кармана и направилась к «мини».– Спокойной ночи.

– До свидания.

Фиона и Лахи взялись за Фергюса: Лахи – под мышки, Фиона – за лодыжки. И потащили бесчувственное тело вверх по крыльцу, через дверь. В вестибюле положили на пол, передохнули, а затем понесли по лестнице на второй этаж.

– Туда,—кивнула Фиона.

Лахи опустил Фергюса спиной на свое колено и нажал ручку потемневшей от старости деревянной двери. Дверь отошла, открыв мглистый проем.

– Свет-то есть?

– Вот тут выключатель, чуть ниже. Комната оказалась маленькой, и лампа хорошо осветила ее. Односпальная кровать, туалетный столик с зеркалом, кресло и платяной шкаф. На стене, напротив оконца, репродукция картины с охотничьим сюжетом.

– Хватит с него на эту ночь и гостевой,– проворчала Фиона, пока вместе с Лахи тащила мужа к кровати.

– Фу-у-ух! – выдохнула Фиона и тяжело опустилась на пол.

Лахи сел на кровать, на подушку; он тоже тяжело дышал. Фиона стерла пот со лба. И с трудом встала.

– Тяжелая работенка.– Она сняла с Фергюса туфли и кивнула на дверь: – Все, идем пить лучшее виски старого пердуна. Ты заслужил.

– Годится,—улыбнулся Лахи.—Раздевать его будем?

– Еще чего!– фыркнула Фиона. В дверях она посторонилась, пропуская Лахи в коридор.– Пускай спасибо скажет, что в машине не оставили.– И выключила свет.

* **

Фергюс проснулся в кромешной темноте и не понял, где он находится. Такое чувство, будто он проваливается в черную бездну и это длится уже целую вечность. Мелькнула страшная мысль, уж не умер ли – до конца времен не будет никаких ощущений, кроме падения вниз головой… Услышал собственный стон, пошевелил руками и нащупал постельное белье. Охлопал себя – надо же, он в одежде! Вот рукава рубашки на запястьях. Вот брюки, свитер… Обуви нет. Он пошевелил пальцами – трутся о ткань носков. Ладонями легко нашел края матраца – значит, кровать односпальная.

И по-прежнему темно, хоть глаз выколи. Фергюс напряг память: где он был, прежде чем вырубился? На вечеринке у Хеймиша и Антонайны Макхоунов? Ну конечно. Он и сейчас, должно быть, у них. Это не его кровать. Его спать уложили. Наверняка в какую-нибудь собачью конуру, с них станется…

Он вытянул руку и нащупал стол. Поводил над ним – ладонь наткнулась на что-то длинное, холодное, металлическое. Настольная лампа. Нашелся и выключатель. Щелчок – все кругом ужасно яркое, ослепительно-белое. Он зажмурился. Как голова кружится, черт… И болит. И в горле сухо. Водички бы.

Он окинул взглядом комнату с белыми стенами и потолком – вроде знакомая комната. Наверное, он здесь и раньше спал, или сюда поставили что-нибудь из мебели, которую он отдал Макхоунам. Он напряг слух, но ничего не услышал. Дверь тоже казалась знакомой. И это почему-то немножко успокоило. Он встал, дотащился до двери. Как он, оказывается, замерз! Отворил дверь, за ней – темный коридор. Интересно: пахнет здесь не так, как в доме у Макхоунов. Камнем и лаком пахнет. Как в замке.

Он вышел в коридор, пошарил по стене в поисках выключателя. Нашел, нажал. Увидел лестницу, ведущую вверх. Коридор со стенами, отделанными деревом, вел к другому лестничному маршу, идущему вниз. По стенам – старые картины. Еще сильнее закружилась голова, и он опустился на нижнюю ступеньку. Он дома. Это замок.

Он встал, пошел вверх по лестнице. Увидел дверь – за ней, он вспомнил, лестничный пролет, ведущий к двум верхним этажам. Дверь оказалась на замке. Не понял. Пошарил в карманах – ключа не нашел. Снова надавил на дверь. Набрал воздуха в легкие – позвать Фиону («Дурища сонная, ты ж меня заперла!»), но вспомнил о детях («Еще разбужу малявок»). Он спустился в нижний коридор, в кухню, попил воды. Ручные часы показывали два, настенные – тоже. У дверей в кладовку должны висеть ключи… но их на месте не оказалось.

Что за хрень? Фиона, что ли, спрятала? Неужто решила, что он, Фергюс, во хмелю опасен? Ага, еще надругаюсь в пьяном ступоре. «Хе, а ведь поделом бы»,– пробормотал он. Голос в тихой кухне прозвучал хрипло. Фергюс откашлялся, и тупая пульсация боли в голове вдруг сделалась острой. К черту. Наверное, это ему наказание. Наверное, она мстит за то, что назюзюкался. Может, он там, в гостях, что-нибудь отчебучил ? Напряг память – ничего не вспомнить. Нет, вряд ли. Он рюмку держать умеет, он всегда джентльмен, даже если хватит лишку.

Фергюс посмотрел на свое отражение в окне над раковиной. Провел по волосам мокрой рукой. Душ принять, что ли… Где у нас ванная? На первом этаже, где ж еще…

Фи, какая же ты дрянь! Нашла где запереть…

И тут он вспомнил про обсерваторию.

Сначала – по лестнице на крышу. Когда ставши купол, он часто бывал на чердаке. Следил за монтажом и все изучил не хуже, чем тот выпендрежистый молодой архитектор. Они ж весь чердак облазали вдвоем, светили фонариком и решали, где монтировать обсерваторию. Куда класть балки, где ставить стойки, откуда убирать стропила…

Довольный собой, Фергюс поставил в раковину чашку, вытер губы. Прошел коридором, поднялся на четыре лестничных марша до маленькой площадки, откуда можно было пройти либо напрямик, к парапетам, либо, через низкую дверку, в обсерваторию.

В алюминиевой полусфере было холодно. Эх, не догадался туфли надеть – мигом ступни превратились в ледышки.

Он отворил дверку, ведущую в низкий продолговатый чуланчик. Хоть глаз коли. Вот черт!– фонарик тоже прихватить не догадался.

– Ну и дебил же ты, Фергюс,—упрекнул себя он.

После чего втиснулся в чуланчик. Нет, ему точно пора сбросить несколько кило. Ничего, праздники кончились, теперь можно сесть на диету или заняться гимнастикой.

Он продвинулся в темноте до самого конца чуланчика, нащупал деревянные нащельники на торцевой панели, повозился с ними в темноте. Панель наконец отошла, он положил ее на пол и на четвереньках пополз через отверстие дальше, во тьму.

«Староват я уже для таких приключений», – пробормотал он. На чердаке царил кромешный мрак, лишь чуточку света попадало сзади, из чуланчика. Ощупью он перебрался через балку, высвободил из чуланчика ноги. Посидел на корточках, подняв руки чуть выше головы, чтобы придерживаться за неошкуренное стропило. Протянул ногу до следующей балки, затем рукой – до другого стропила. Осторожно переместил свой вес. Вот так, сделано. Потолок, он знал, из шпона и штукатурки; ступишь – и мигом окажешься внизу. Или в ванную угодишь, или в комнату близняшек. Папочка с потолка сверзился! То-то будет соплюхам пища для кошмарных снов до конца жизни.