Пока мощные франкские жеребцы, не сбавляя ходу, опрокидывали тонконогих невысоких арабских скакунов, топча и кусая противников, их хозяева, побросав длинные копья, лишь мешающие в такой давке, обрушили на врага булавы, боевые молоты, мечи и гуппилоны.[83]

Мусульмане дрогнули. Часть из них начала отходить по улочкам, прилегающим к площади, некоторые особо горячие головы ввязались в рубку, но франкские рыцари, закованные в доспехи, легко крошили врагов.

Кто-то схватился за привычный лук. Когда на поле боя выбежала запоздавшая пехота крестоносцев, глинобитные дувалы, прилегавшие к площади, оседлали около двадцати тюрок, торопливо посылавших стрелы в мешанину конного боя.

Костя, бежавший во втором отряде, не стал ждать, пока дети степей, прекрасно владеющие луками, перенесут свое внимание на них. Несколько экономных очередей из «Суоми» – и стены снова пусты.

По рядам мусульман прокатился общий вздох. Бунчук вождя закачался и пал под ноги лошадей. Это фламандец Венегор с десятком товарищей прорубился в центр.

В бой вступила пехота. Спешенные рыцари и кнехты двумя небольшими колоннами ударили во фланги тюрок, опрокидывая их оборону.

И как последний аккорд запел одинокий рог. Из мечети плотным строем вышли зажатые там крестоносцы. Их клин врезался в спины смешавшихся врагов подобно брошенному шару, сметающему кегли. Ярость уже простившихся с жизнью христиан была почти осязаемой. Она била струей, как освобожденный родник. Лилась и заливала все вокруг.

Воины Аллаха побежали. Сначала отступление носило организованный характер, но несколько автоматных очередей, дополненных арбалетными залпами, лишили войско степняков какого-либо порядка. Конные нахлестывали лошадей, пешие бросали оружие и щиты.

Лишь небольшая группа всадников, отличавшихся добротными доспехами и некоторым подобием дисциплины, сумела сохранить боевой строй. Они уходили, прикрыв щитами раненого вождя и огрызаясь от наседавших христиан дротиками и стрелами.

Горовой сдержал рвавшихся в проходы воинов. Узкие улочки были идеальным местом для кровопролитной засады и контрудара. Даже учитывая потери, мусульман было все еще значительно больше. А ведь, вполне возможно, за пределами городка у них могли еще оставаться резервы.

Но предводитель второго крестоносного отряда явно думал иначе. Как только вырвавшиеся из мечети израненные паломники слегка отдышались, он двинул свое воинство вослед ретировавшемуся командиру тюрок.

Впрочем, рыцарь не был бы рыцарем, если бы не поблагодарил спасителя.

Пока Горовой вытирал пот и кровь со лба и подсчитывал, скольких человек он лишился в этой атаке, к русичам подскакал невысокий, плотно сбитый воин. Всклокоченные, когда-то черные, а ныне присыпанные сединой волосы выбивались из-под помятого шлема. Порванная в нескольких местах кольчуга двойного плетения была в кровавых пятнах, плащ висел лоскутами. Левая рука, обмотанная куском холстины, держала порубленный щит. Трофейный арабский скакун нервно приседал под новым хозяином и косил кровавым глазом.

– Кому я обязан своей жизнью? – В глазах незнакомца все еще стояло безумие боя. Знакомые слова получались короткими, лающими.

– Я – Тимо, рыцарь легата Адемара. Это – мой отряд. Но своей жизнью ты обязан не мне, сеньор рыцарь, а прежде всего Господу нашему. Ну, и себе, конечно. – Подъесаул за последнее время успел поднабраться правил хорошего тона.

Рыцарь кивнул:

– Я – Рональд Бозэ, барон де Виль. – Его покачивало. – Если представится такая возможность, я постараюсь вернуть этот долг, сир Тимо.

Он повернул коня.

– Куда ты собрался, барон? – не понял Горовой.

Де Виль остановился:

– Я должен догнать того гада, который напал на нас. Догнать и покарать… с Божьей помощью. – Он перекрестился. – Тебя не зову, славный рыцарь, твои люди и так сделали достаточно. Теперь это – только мое.

Барон пришпорил жеребца.

Тимофей Михайлович, как и слышавший большую часть разговора Костя только проводил его удивленным взглядом. Впрочем, на обдумывание мотивов столь решительного поведения барона времени у них не было. Пока степняки не очухались, надо было уводить людей.

Отряд уже строился в походный порядок. Раненых клали на телеги подошедшего обоза, взамен убитых лошадей объезжались новые, трофейные, благо их на небольшой площади было предостаточно. Кто-то торопливо потрошил трупы, большинство перевязывало раны.

– Четырнадцать убитых, пять тяжелораненых, с полсотни – легко. – Малышев успел подсчитать потери.

Горовой вздохнул:

– Много…

Подскакал командир арьергарда, рыцарь Венегор:

– Почему мы не идем с франками?

– Это – его дело. Наш путь лежит в другую сторону! – ответил Тимофей Михайлович.

Седоусый ветеран не понял.

– Наша цель – сарацины. – Он ткнул окровавленным мечом на север, куда ретировался побитый противник. – А они там!

Горовой набрал полную грудь воздуха, набычился… и выдохнул. Фламандец рывком отвернул лошадь, калеча удилами рот благородного скакуна.

Оспаривать приказ больше никто не стал, но взгляды рыцарей и кнехтов, бросаемые в спину командиру, были красноречивее слов. Совсем рядом сейчас гибли те, кто шел с ними от самого дома, такие же паломники, христиане, а отряд держал путь в другую сторону.

Впереди, нахохлившись, ехал казак.

Когда показались ворота замершего селения, Костя нагнал подъесаула:

– Тимофей Михалыч, может, повернем… поможем? А?

Горовой весь побелел от гнева.

– А я, по-твоему, не хочу? – Он указал рукой на вершины близких гор. – Только вот она, наша цель. Нам туда надо добраться, а оттуда – домой! Думаешь, меня не гложет? Я драться готов! Да только тебя не ждут дома сынки, женка, а меня – ждут! И мне надо вернуться к ним! Живым вернуться!

Костя попробовал было отъехать от ревущего в гневе подъесаула, но тот ухватил лошадь товарища за уздечку:

– Стой!

Горовой дышал быстро-быстро, как в бою, когда решения надо принимать мгновенно, а двигаться еще быстрей.

– Венегор!

Подлетел фламандец. Его седые усы воинственно топорщились, взгляд прожигал командира насквозь, но слов упрека не было.

Горовой чеканил слова:

– Возьмешь всю кавалерию и обоз, а также легкораненых и… Константина. – Он ткнул пальцем в Малышева и бросил поводья его коня фламандцу. – И за стены. Дуйте в сторону холмов и там занимайте оборону. – Казак перевел взгляд на север, где сейчас уже начался новый бой. – А я с сотней вдоль стены пойду. В бок врагу ударю, помогу франкам.

Глаза фламандца засияли. Он силился что-то сказать, но только кивнул, показывая, что все понял. Через мгновение пехота уже строилась.