Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наши главные праздники – Новый год и День Победы, в котором воевода Мороз, генерал русской армии, сыграл свою роль.
Холод – наш отец. Мы – дети мороза, его верные отморозки. Мы растираемся снегом и купаемся в нём же. Христа крестили в тёплом Иордане – мы на Крещенье окунаемся в ледяную купель.
Мороз – наша физиология и психика, такое же наше, как язык. Лишившись его, мы потеряем самоё себя. Наверное, можно изменить почерк или даже рисунок папиллярных линий, заставить себя думать на чужом языке – но зачем? Всё равно что ребёнку желать себе других родителей. У кого-то, может, папа спортивнее и мама красивее, но родители – одни, других нет и не будет.
Потеплев, Россия перестанет быть собой. Это будет, вероятно, симпатичная страна – но уже не Россия.
Тот же Гончаров записал: “Сколько холодна и сурова природа, столько же добры и мягки там люди … Сибирские природные жители – добрые люди. Сперанский будто бы говаривал, что там и медведи добрее зауральских, то есть европейских. Не знаю, как медведи, а люди в самом деле добрые”. Чем суровее климат и чем меньше людей на квадратный километр, тем теплее отношения между ними и тем ценнее каждый отдельный человек. Лучшие люди, каких я встречал, – северяне. Ключ к выживанию на морозе – не конкуренция, а кооперация. По-другому в этом месте не прожить. Суровые условия диктуют совершенно иной формат взаимоотношений, нежели “человек человеку – волк”. Волков вокруг и так хватает.
Жара расхолаживает – мороз мотивирует, стимулирует, мобилизует. Это справедливо и для биологического организма, и для государственного.
“Россия – это ледяная пустыня, по которой бродит лихой человек”. Знаменитую фразу Константина Победоносцева можно трактовать как угодно. Лихой человек – разбойник, но “лихой” – ещё и “бравый”, “смелый”, “отважный”. Да и слова “ледяная пустыня” можно произносить воодушевлённо и восхищённо. Тем более что Россия для нас – не ледяная пустыня, а ледяной дом. Мы знаем, что и снежно-ледяные стены – греют.
Лёд – наша мёртвая вода, без которой и в живой нет никакого смысла.
Ещё одному Константину – Леонтьеву – принадлежит другая знаменитая фраза: “ …Надо подморозить хоть немного Россию, чтобы она не гнила”. Подморозить, чтобы сохранить. В фантастике есть расхожий криогенный сюжет: людей замораживают, чтобы когда-нибудь разморозить – живыми и невредимыми.
“Что русскому хорошо, то немцу смерть” – это и о морозе, причём слово “немец” здесь можно понимать как угодно широко. Медаль за зимнюю кампанию на востоке 1941–1942 годов гитлеровские солдаты прозвали “мороженым мясом”. Правильно прозвали – знали, о чём говорили. Но если отвлечься от человекоубийственного контекста, то на эти слова можно взглянуть иначе: мясо и морозят именно для того, чтобы оно не испортилось, не пропало. На жаре появляются мухи и болезни – холод дезинфицирует и стерилизует. На севере замерзает грязь и вымерзают микробы. Даже павшие мамонты в мерзлоте хранятся вечно.
Один из героев Платонова говорит: “Для кого в снегу смерть, а для меня он – дорога”. Даже сегодня в России огромное множество мест, где проезжий путь появляется лишь с морозами, когда встают зимники. Оттепель же вызывает распутицу. Вот и папанинцы оказались на краю гибели не тогда, когда отчаянно мёрзли на Северном полюсе, а когда их льдина, удрейфовавшая в сторону Гольфстрима, начала таять и крошиться.
Китайцы не собираются занимать Дальний Восток не только потому, что у нас бдительный Карацупа и атомная “кузькина мать”, но и потому, что у нас холодно. Силовые линии изотерм защищают нас, подобно невидимому укрепрайону. Линия генерала Мороза покруче любых линий Маннергейма или Мажино. Россию охраняют не только лихие пограничники, но и ледяной бронежилет по периметру.
Нас боятся не потому, что у нас есть танки и ракеты, – у них тоже есть танки и ракеты. Нас боятся потому, что мы умеем жить на холоде.
В известный афоризм об армии и флоте как двух главных союзниках России следует добавить наши недра, наши пространства и нашу зиму. Войском должен кто-то командовать – вот он и командует, бессмертный генерал Мороз, наш бессменный главковерх, не требующий жалованья и пайка. Его давно пора произвести в генералиссимусы. Он заслужил.
***
Прошлое лето было во Владивостоке аномально жарким. Перегретое море не освежало. В тайге не вырос целебный лимонник, в море – чудодейственный гребешок …
А теперь и зима закончилась, промелькнула, под ногами – снова грязь и слякоть. Всласть помёрзнуть на этот раз так и не успел.
Ничего, следующая зима не за сопками. Явится по расписанию, драгоценная наша. Буду ждать.
С самыми холодными пожеланиями, автор
Татьяна Замировская
Kк
Развернула себя из плаща, как будто обёртку с пирожка. Нет, не согласовывается. Сняла с себя плащ, будто целлофан с пирожка. Нет, не согласовывается. Вынула себя, будто пирожок, из целлофанового дождевика. Нет, не то. Пирожок снял с себя целлофан и повесил на вешалку в углу. Но там уже висела гора тёмного, мутного, как в прокуренном клубе. Нет, штамп.
– Заходите, заходите! – заулыбалась хозяйка квартиры. – Вон туда, в спальню можете рюкзак кинуть, прямо на кровать кидайте, на покрывало, и плащ тоже можете.
Спальня была в самом конце коридора: квартира уходила вдаль, как парадоксальный прямой лабиринт без единого закругления, – был ли сам дом таким длинным, как его коридоры? Дарина осторожно положила плащ на полосатую шероховатость покрывала. Вот и развернули пирожок добрые люди.
Все уже собрались в огромной, неправдоподобно просторной для этого узкого дома гостиной – все обычные, отметила Дарина, никаких там калек, инвалидов, безногих (безногих она боялась больше всего, это был какой-то старинный мем с чудовищными опечатками про белый шум – не согласовывается, одёрнула она себя, вся твоя жизнь – опечатки про белый шум, дура ты дура). Обычные люди, как в метро или кафе. Некоторые даже в офисной одежде: девушка в чёрном похоронном пиджаке с приколотым к нему золотым цветочком гинкго.
– Спасибо, спасибо! – раскланивалась, как чибис, круглая и длинноногая хозяйка. – Нас сегодня немного больше, есть новенькие, но не беспокойтесь, это проверенные новенькие, с рекомендацией участников клуба.
Дарина испугалась, что придётся вставать (она взгромоздила свой бледный сырный пирог на шаткий табурет в углу около напольной лампы, напоминающей хирургический