— «Лучше в гроб, чем в смертный грех», — пробормотала Нелли.

— Как ты сказала? — с удивлением переспросил господин де Роскоф, растирая перстами колено. Есть вещи, что не изменятся никогда, отчего-то подумалось Нелли. Покуда есть на свете мужчины, всегда будут у них болеть натруженные фехтованьем ноги. Хоть через два столетья, когда огнестрельное оружие изменится до неузнаваемости, оружию холодному меняться будет некуда, как и телу человека. Да, огнестрельное оружие подобно наряду, а холодное — телу!

— Воистину, это могли бы быть слова самого короля.

— Может статься, это и были слова короля.

— Эдакой присказки нету ни в едином гишторическом источнике. Хотя она очень ладная, спору нет, впрямь на настоящую похожа. Где ты ее слыхала?

— Не помню. — Нелли смешалась было, но тут ей пришла иная мысль. — Скажите, батюшка, а мог бы святой король сказать такие слова: «Я не умру, но убью»?

— Святой король говорил немало жестких слов, — господин де Роскоф поглядел на невестку весьма пристально. — Ремесло короля — не мягкое, нужды нет. Да и сама святость его была святостью времен суровых. Однако нет надобности лезть в старые свитки, чтоб ответить наверное: таких слов он сказать не мог. Но отчего ты…

Задать свой вовсе ненужный для Нелли вопрос у свекра не получилось. На поляну вышло несколько шуанов. Даже раньше, чем один из них остался в шляпе, когда остальные обнажили головы, Нелли узнала в оном мадемуазель де Лескюр.

«Опасная, между тем, штука — чудо, — подумала Нелли, покуда прибывший отряд молился перед святыми мощами. — Хорошо, что мы пошли по следу мощей и догнали их. А коли за лилеями потекли бы синие? Выходит, что, коли несешь мощи, и спрятаться некуда! Что ж тогда — еще одно чудо, чтоб синие догнали да сквозь землю провалились? Должно ли ждать от Небес такого множества чудес?»

— Уж не тревожишься ль ты, молодая дама Роскоф, что нас по цветам безбожники догонят? — улыбнулся ей Ан Анку.

— Послушай, Призрак Смерти, — возмутилась Нелли, — с меня с детских годов двух чтиц мыслей выше крыши довольно. То та заглянет, то эта. Я скоро решу, что у меня лоб стеклянный.

— Лоб у тебя костяной, — засмеялся Ан Анку, но засмеялся негромко, чтоб не мешать молящимся. — Только мудрено не смекнуть, коли ты, глядючи на крины, нахмурилась, а потом стала голову поворачивать туда, откуда мы пришли… Но не тревожься напрасно: есть такие буквы, коих синие читать не умеют. Они вить почти все — горожане.

— И что с того?

— Да они не задумаются, даже если и глянут под ноги, какому цветку время цвести! Уж не говоря о том, где для чего земля подходящая!

Возразить было нечего, Нелли подавилась смехом, побоявшись дать себе волю: теперь бросалось в глаза, что чудо лилей для прибывших еще внове. На их лица словно опрокинулся сияющий небосвод: не разберешь, были они в большей мере щасливы либо ошеломлены до испуги.

— Э, да никак мадемуазель Туанетта со своей командой, — тихо сказал Ан Анку.

Из лесу вышел, видимо, арьегард: только очень уж он был странен. Шестеро детей-подростков со слишком тяжелыми для них ружьями сперва показались Елене мальчиками. Да и мудрено им было таковыми не показаться, когда они были одеты в крестьянское мужское платье, к тому ж, на отличку от юной мадемуазель де Лескюр, они обнажили головы перед мощами. Но когда шесть шляп с белыми кокардами слетели с голов, под ними оказались девичьи головки — одна другой краше и нежней. Старшей не было и тринадцати годов, меньшей — в лучшем случае одиннадцать.

— Девы-амазонки, не рано ль им воевать? — улыбнулась Елена. Дети, скорей всего, лазутчики — легкие на ногу, незаметные. Ружья им нужны разве что сигнал подать. — Гляжу я, все они по одной моде.

— Сие не мода, — спокойно ответил Ан Анку. — То есть для мадемуазель Туанетты в чем-то и капризная блажь, она вить дворянка, к тому ж всегда была та еще егоза. Помню, еще махонькой одевалась как мальчонка, чтоб старшие братья брали ее на соколиную охоту. А это все — крестьянские дети. Крестьянская девчонка в жизнь не наденет мужского наряда ради удобства, ей это срам. Никогда не решиться она на господской машкерад, Бога побоится!

— По-моему я как раз вижу перед глазами крестьянских, по твоим же словам, девочек, и как раз в мужских нарядах.

— Это мальчики, Элен, — произнес, подходя, де Ларошжаклен, верно слышавший часть их разговора. — Сравненье с амазонками никак не годится.

Оба шуана, меж тем, никак не глядели спятившими. Но и сомневаться в глазах своих Нелли отказывалась. Девчушка, что стояла крайней, с черными волосами, уложенными на затылке, робко тянула руку к цветку: в движеньи ее было столько женского, грациозного, что последние сомнения улетучились бы, даже если б они и были.

— Не трогай, дитя! — оговорил было ребенка де Лекур. — Это ж не простые цветы, едва ль хорошо их рвать.

— Да разве святому королю жалко цветка для дитяти, — в свою очередь оговорил его отец Роже, только куда суровей. — Возьми лилею, коли хочешь, Жан.

Священник, верно, сказал — Жанна? Нелли растерянно переглянулась с подругами. Спросить бы господина де Роскофа, да тот отошел на другой край поляны. Ничего, она улучит минутку после.

— Друзья мои, — заговорил вдруг господин де Роскоф, громко, благо все шуаны уже поднялись с колен и приложились к мощам. — Быть может, нам надобно всем поступить так же? Сорвем по цветку на память о сем великом чуде — дабы сберечь памятку для поколений грядущих! Пусть высохшие лепестки свидетельствуют детям и внукам, что сие было. Вы благословите, отец Роже?

— Пусть будет так.

— А правнуки, меж тем, скажут, что сей крин рос на клумбе, — печально усмехнулся де Лекур, осторожно укладывая свой цветок меж страницами карманного бревиария. — Впрочем, как знать.

Что же, и она, Елена Роскова, вправе сорвать цветок лилеи для Платона. Чудесная лилея в руках оказалась как самая обыденная. Ей самой, сейчас, трудно до конца поверить в происходящее, каков же спрос с ее сына? Ну да от нее зависит — будет верить ее слову, так и в чудо поверит.

— Мне свой цветок передать уж некому, для внука сорвала ты, — господин де Роскоф приблизился к ней. — Ну да его положат со мною в домовину.

— Белый Лис, — мадемуазель де Лескюр приблизилась к господину де Роскофу. — Один из моих лазутчиков видал двух чужих. Поди сюда, Жан!

Меньшая черноволосая девочка приблизилась. Ружье, скорей ручница, что она волокла на плече, было вблизи — слезы глядеть. Охотничье, с колесцовым наружним замком, верно не два и не три поколения прожило оно в семье, коли его украшала трубчонка-«дымоход». Нелли такую дремучую стрелялку видала только единожды — в арсенале Белой Крепости на Алтае. У какого-то варвара успела сия гишторическая ценность побывать в руках: по затейливой деревянной резьбе кто-то нацарапал свежих полосок.

— Монсеньор, я видал не наших людей.