из которых находился на прусской, а второй на австрийской службе[426]. Бисмарк был по-прежнему готов на компромисс, однако договориться не удалось: в Вене решили не идти на уступки.

Первого июня Австрия вынесла вопрос о северных герцогствах на рассмотрение Германского союза, одновременно объявив о намерении созвать 11 июня гольштейнские сословия. В ответ прусская сторона немедленно объявила это нарушением Гаштейнской конвенции. 4 июня Бисмарк отправил прусским дипломатическим представителям при европейских дворах циркулярное письмо, в котором заявлял: «Мы можем усмотреть в действиях австрийского правительства лишь прямую провокацию и намерение оказать давление и начать войну»[427].

Уже 9 июня прусские войска приступили к оккупации Гольштейна. Операция прошла гладко, даже слишком гладко, по мнению Бисмарка, которому было выгодно кровопролитное столкновение. Мантейфель, располагавший примерно 12 тысячами солдат, позволил Габленцу с меньшими по численности австрийскими частями спокойно отойти на территорию Ганновера, чем вызвал нешуточный гнев главы правительства. Сам Бисмарк вел в эти дни переговоры с лидерами венгерских националистов, обсуждая с ними план создания «мадьярского легиона» и организации восстания в тылу австрийских сил. Одновременно планировалась высадка Джузеппе Гарибальди[428] в Далмации с целью поднять на мятеж южных славян. Бисмарк собирался задействовать все возможные инструменты, не опасаясь упреков в беспринципности и применении недозволенных приемов. Главная задача заключалась в том, чтобы быстро выиграть войну. «Я со спокойной совестью преследую ту цель, которая кажется мне правильной для моего государства и для Германии. Что касается средств, то я использую те, которые имею в распоряжении при отсутствии иных», — говорил глава правительства позднее в беседе с журналистом[429].

На следующий день — 10 июня — прусский министр-президент направил германским правительствам проект нового союзного договора, предусматривавшего созыв национального парламента, а заодно исключавшего Австрию из состава обновленного Германского союза. В ответ 12 июня монархия Габсбургов разорвала дипломатические отношения с Пруссией. В тот же день был подписан секретный франко-австрийский договор, согласно которому Австрия вне зависимости от исхода войны соглашалась уступить Венецию в обмен на нейтралитет Парижа, не возражала против создания на западе Германии зависимого от Франции государства и получала свободу рук в определении размеров компенсации своих потерь за счет Пруссии.

Четырнадцатого июня Бундестаг принял предложение Австрии по решению о мобилизации германской армии без прусского контингента. Бисмарк в ответ в тот же день охарактеризовал этот акт как грубейшее нарушение конституции, означающее фактическую ликвидацию Германского союза, и объявление войны. Саксонии, Кургессену и Ганноверу было 15 июня в ультимативном порядке предложено примкнуть к Пруссии. После отказа всех трех государств прусские войска пришли в движение. 17 июня Бундестаг принял решение силой принудить пруссаков прекратить вторжение. В тот же день начались первые столкновения между австрийскими и прусскими частями. 22 июня Мольтке от имени короля Вильгельма I приказал сконцентрированным на австрийской границе прусским войскам перейти границу с Богемией. Именно здесь решалась судьба Пруссии и самого Бисмарка. Министр-президент в последних числах июня отправился вместе с королем на этот театр боевых действий. По некоторым свидетельствам, он всерьез подумывал о том, чтобы в случае поражения свести счеты с жизнью. Английскому послу он сказал: «Борьба будет серьезной. Если нас разобьют, я не вернусь сюда. Я погибну в последней атаке. Можно умереть лишь однажды, и когда терпишь поражение, лучше умереть»[430]. Еще один любопытный эпизод: накануне похода Бисмарк поручил Блейхрёдеру снабдить его определенным количеством золотых монет разных стран. Собирался ли он в случае неудачи бежать с поля боя и скрываться в эмиграции, как предполагает Кристиан фон Кроков[431]? Ответа на этот вопрос мы, возможно, никогда не узнаем.

Опасения Бисмарка, если таковые имелись, оказались беспочвенными; прусская армия на сто процентов оправдала возлагавшиеся на нее ожидания. В последних числах июня было одержано несколько значимых побед над отдельными австрийскими корпусами, понесшими большие потери. Затем командующий австрийской Северной армией фельдцейхмейстер Людвиг Риттер фон Бенедек сосредоточил все силы на берегу Эльбы в районе крепости Кёниггрец. 3 июля его войска практически одновременно были атакованы с разных сторон тремя прусскими армиями. Бисмарк вместе с королем Вильгельмом I и Мольтке наблюдал за ходом сражения с возвышенности. Шеф Генерального штаба был спокоен как скала. «У меня лишь одна забота — чтобы неприятель от нас не ускользнул», — заявил он главе правительства[432]. В критический момент битвы Бисмарк протянул Мольтке открытый портсигар, в котором оставались всего две сигары. Генерал спокойно и без колебаний выбрал лучшую из них, что Бисмарк счел несомненно хорошим признаком: уверенность начальника Генерального штаба была ненаигранной[433]. Сражение завершилось сокрушительным поражением австрийцев, которые понесли большие потери и в беспорядке отступили за Эльбу. На второй неделе активных боевых действий судьба кампании оказалась решена. «Эта борьба стоит мне нервов и жизненных сил. Но я победил всех! Всех!» — ликовал Бисмарк 8 июля[434]. Однако впадать в эйфорию было рано: война еще не закончилась.

Столь быстрая и безоговорочная победа пруссаков стала неожиданностью для всей Европы. Особенно болезненно ее восприняли в Париже: расчеты Наполеона III на затяжную кампанию рухнули, как карточный домик. Французское общественное мнение воспринимало рост могущества Пруссии как угрозу и оказывало соответствующее давление на императора. Уже 4 июля Наполеон III, использовав обращение к нему Франца Иосифа, выступил с предложением посредничества между воюющими сторонами. Одновременно он постарался вывести из игры Италию, оказав на нее дипломатическое давление и приняв от австрийского императора Венецию, чтобы использовать ее в качестве козырной карты.

Бисмарк, не хотевший рисковать войной с западным соседом, выразил готовность принять посредничество французов. В то же время министр-президент запросил фон Мольтке, как могла бы ответить на французскую угрозу прусская армия. Согласно воспоминаниям Бисмарка, «его ответ гласил: оборона против австрийцев по линии Эльбы, одновременно ведение войны против Франции»[435]. Шеф Генерального штаба считал, что война с Францией примет характер национальной и все германские государства примкнут к монархии Гогенцоллернов. Сам Бисмарк придерживался схожей точки зрения, считая возможным использовать в борьбе с Францией национальные лозунги. «Через несколько лет Луи [Наполеон] наверняка пожалеет о том, что принял сейчас сторону наших противников; это дорого ему обойдется», — заявил глава правительства[436].

Однако на тот момент вооруженного столкновения с двумя великими державами следовало по мере возможности избежать. Поэтому прусский король ответил на французскую инициативу положительно, хотя и подчеркнул, что готов согласиться только на такое перемирие, которое даст гарантию последующего заключения мира. С инициативой созыва европейского конгресса выступил и Петербург. Российское руководство с беспокойством следило за успехами прусской армии и планировало