еще один день с ним, здесь, в коттедже, перед тем как мы отправимся домой на каникулы в честь Дня благодарения.

Я встаю с кровати, отбрасываю белое одеяло и опускаю ноги на прохладный деревянный пол. Я беру с пола скинутую им вчера футболку, натягиваю ее через голову и спускаюсь.

Я тихонько пробираюсь на кухню, где слышу, как он напевает Semi-Charmed Life. Я останавливаюсь в дверном проеме, прислоняюсь к косяку и прикусываю губу, сдерживая смешок.

Лейн стоит у плиты и переворачивает блинчики, на нем нет ничего, кроме обтягивающих черных боксеров, от которых у меня слюнки текут. Мышцы на его спине перекатываются при каждом взмахе лопатки, и когда он подносит ее ко рту в качестве импровизированного микрофона, я не могу сдержать вырывающийся звук.

Он оборачивается с широко раскрытыми глазами и застенчивой улыбкой, словно его поймали с поличным:

– Доброе утро, крошка Халли!

Я приподнимаю бровь:

– Не просто доброе, а замечательное! Это что, бекон?

Как по команде, у меня заурчало в животе.

– Утро и правда чудесное, – он подходит и нежно целует меня. – Я хотел приготовить завтрак для своей девочки, прежде чем мы отправимся в путь. Кстати, ты мне чертовски нравишься в моей одежде.

Для своей девочки.

Бабочки в моей животе затрепетали крыльями, и совсем не от голода, а из-за того, что я так легко поддаюсь на все милости, что он говорит, и все его нежные поступки.

В него так легко влюбиться.

– Вкуснятина, – принюхиваюсь я. – Умираю от голода.

Он подмигивает через плечо, отходя к плите, а я сажусь за длинный кухонный стол, наблюдая, как непринужденно он передвигается по кухне.

Наконец, завтрак готов, и он ставит наши тарелки на стол.

У меня слюнки текут, когда до моего носа доносится аромат бекона.

– Не знаю, почему я так проголодалась, – недоумеваю я, когда он садится за стол.

Он усмехается:

– Секс отнимает много сил, детка. Поэтому нужно, чтобы ты все съела.

Наклонившись вперед, он обхватывает ладонями мое лицо, проводя большим пальцем по моей скуле.

– Силы тебе понадобятся.

Мои щеки горят, а лицо заливает румянец. Мне гораздо комфортнее с Лейном, но иногда я все еще стесняюсь, когда он говорит подобные вещи. А еще потому, что в моем сознании всплывает образ того, как он нависает надо мной и входит в меня. Щемящее чувство между моих бедер вызвано исключительно предвкушением, а не тем, что я больше не девственница.

– Я не готов уезжать. Не готов расстаться с тобой.

Я тоже. Я знаю, что в тот момент, когда мы это сделаем, чары рассеются, и вернется настоящая жизнь.

– По крайней мере, это всего на несколько дней. К тому же, тебе будет приятно провести время с родителями и Илаем.

Он кивает, ковыряя вилкой яичницу на своей тарелке:

– Просто беспокоюсь из-за этой напряженности с отцом. Похоже, скоро все встанет на свои места, и я надеюсь, что мы сможем сохранять мир достаточно долго, чтобы пережить праздники без драм.

Я беру его за руку, переплетая наши пальцы, и ободряюще улыбаюсь:

– Все будет хорошо. Не может быть иначе.

– С тобой все кажется таким простым и понятным, крошка Халли. Иди сюда, – говорит он, кладя вилку одновременно со мной.

Я встаю, затем подхожу и забираюсь к нему на колени, громко стукнув тарелкой по столу, отчего мы оба смеемся.

– Как насчет того, чтобы вместо того, чтобы думать об отъезде, потратить оставшееся время на что-то более… веселое, – шепчу я, прижимаясь губами к уголку его губ. – Что-то, что включает в себя душ и меня…

– Тебе помыться бы не мешало, – поддразнивает он, и его глаза загораются, когда он просовывает руку мне под рубашку и между ног. – Я знаю, где здесь отличная ванная, но сначала предлагаю еще сильнее испачкаться.

Глава 23

Лейн

Когда возвращается в дом своего детства, всегда такое чувство, будто никуда и не уезжал. Так странно. Эта всегда приходит мне в голову, когда я вхожу в дом, в котором вырос, и ложусь спать в ту же кровать, в которой спал все свои подростковые годы. Тот ребенок, которым я был когда-то, кажется таким далеким, призрачным воспоминанием, а в доме все по-прежнему, за исключением слоя пыли, который скопился с тех пор, как мама в последний раз убиралась.

Те же награды из старших классов. Те же знаменитости на плакатах, у которых от времени поистрепались края. Те же самые семейные фотографии в рамках, застывшие во времени.

За исключением того, что с годами изменился я сам. Я повзрослел. Я стал мужчиной.

– Мы так рады видеть тебя дома, милый, – воркует мама, наклоняясь и снова заключая меня в объятия. Она на голову ниже меня, но почему-то, когда она крепко меня обнимает, я снова чувствую себя тем самым ребенком, который ищет утешения в объятиях матери. От нее пахнет так же, как и всегда, и, хотя я стал выше, сильнее и старше, я всегда буду ее ребенком.

– Я тоже, ма. Как хорошо быть дома. Я обнимаю ее.

Она счастливо вздыхает, погружаясь в мои объятия:

– Никогда не думала, что буду так сильно скучать по тебе и твоему брату. Это синдром пустого гнезда.

– Ну что ж, теперь мы здесь. Я не могу поверить, что до Дня благодарения осталось всего несколько дней.

– Я тоже. Но я просто рада, что мы проведем еще несколько дней вместе, прежде чем вам придется вернуться. Но не успеешь оглянуться, и уже Рождество!

Отстранившись, она смотрит на меня снизу вверх:

– Знаешь… тебе нужно сесть и поговорить с отцом, Лейн. Пора. Не могу видеть, что вы не разговариваете. Я беспокоюсь о тебе, милый.

Я киваю. Я знаю это, но все еще не представляю, как, черт возьми, вести с ним этот разговор, чтобы никто из нас не сказал того, о чем мы пожалеем, и мы не причинили друг другу боль. Я ненавижу это дерьмо, эту пропасть между нами, которая, кажется, с каждым днем только растет.

Что еще хуже – я увижу Халли только через несколько дней. Мама взялась за меня, так что я сомневаюсь, что смогу улизнуть, чтобы повидаться с ней. Ужасно, что пока я дома, я не смогу к ней прикоснуться.

После выходных, которые мы провели вместе в коттедже, все кажется другим. Как будто границы размылись, и нас больше ничто не разделяет.

– Так и сделаю, мам. Я просто… – я замолкаю, заметив, как вытянулось ее лицо. Ненавижу этот взгляд, полный