Объявив Софью солнцем и светочем Российского царствия в тот момент, когда прочность ее власти была весьма сомнительной, придворный поэт, казалось бы, ухватил судьбу за хвост. Уж он-то мог бы занять выгодную позицию среди восхвалителей, взявшихся за перо с изрядным опозданием. Медведев же не только надолго замолчал, но и оставил деятельность придворного стихотворца (продолженную его свойственником Карионом Истоминым). Лишь в 1685 году Сильвестр вновь обратился к Софье с панегириком: стихотворным «Вручением Привилея» Московской академии{89}.

Развивая идеи похвальной рацеи 1682 года, Медведев славил государственную премудрость царевны Софьи, которая

Царевна, по его словам, сама «дом еси Духа пресвятаго»; избранная Господом среди людей за добродетели, она

Поспособствовав открытию Академии, явив в России «свет наук», Софья, как писал Медведев, уподобилась бы святой княгине Ольге, явившей Руси «свет веры». Но «Вручение» – не просто похвальные стихи царевне, которой Господь дал дар правления царством и способность хранить его «от всяких бедств». Сильвестр-панегирист осмеливается ставить царевне условия расширения ее славы и даже многолетия: это распространение наук, продолжение того дела, которое начал, но не успел «укрепить» ее брат царь Федор. Софья должна потрудиться,

Учитывая, что в этот момент «потрудиться» над созданием Академии Софья по политическим соображениям не была расположена, «Вручение» трудно счесть обычным панегириком. Еще сложнее приписать его автору корыстные цели. И впоследствии, в самое тяжелое время споров с патриархом, Сильвестр Медведев не старался заслужить расположение правительницы подобострастными похвалами.

Инициатива создания еще одного, последнего, в биографии Сильвестра панегирика исходила не от него. Зимой 1689 года Федор Шакловитый принес ученому литератору большую политическую гравюру-плакат, изготовленную по заказу временщика. Фаворит Софьи хотел услышать авторитетное мнение о сложной символике гравюры: достаточно ли прославлена на ней царевна Софья. Медведев оценил плакат положительно и растолковал Шакловитому отдельные символические тонкости. После этого, задумав издать в марте того же года коронационный портрет царевны в царском облачении на фоне государственного герба, Федор Леонтьевич сразу обратился к Сильвестру. Тот охотно согласился поработать над композицией и отразить в подписи свое понимание политических заслуг царевны.

Софья Алексеевна была изображена на гравюре со скипетром и державой в руках, по типу хорошо известных в то время царских портретов в «Чине коронования» и титулярниках. На рамке вокруг портрета был выведен краткий титул «самодержицы». Под портретом печатался полный царский титул и стихи о добродетелях, которыми царевна «царство аки седми столпы укрепила». Медведев хвалил Софью за мудрое правление, победу над Московским восстанием и спасение церкви во время раскольничьего «бунта», за защиту границ царства и увеличение славы России, ставил русскую правительницу в один ряд с выдающимися государынями всемирной истории: Семирамидой, византийской царевной Пульхерией, английской королевой Елизаветой I. Гравированный портрет Софьи был уже не частным делом, это был политический акт против «петровцев». Но и участие в такого рода акте официально не представляло криминала. За восхваление члена царской фамилии в 1680-х годах еще не судили. Напротив, опасно было распускать язык, например, об отношениях царевны с канцлером: и в правление Нарышкиных, и позже таких болтунов хватали и наказывали по соответствующей статье Уложения 1649 года (оскорбление государевой чести). Только после стрелецкого восстания 1698 года и пострижения царевны Софьи в монахини под именем Сусанна Петр и его подручные дали волю своей ненависти к царевне и высказываться о ней положительно стало опасно{90}.

Но шел еще 1689 год, Медведев честно выполнял заказ на гравюру, славящую правительницу. 28 мая он завершил еще одну заказную работу: Акафист (кондаки и икосы) преподобному Сергию Радонежскому, святому, символизировавшему единство и служение Московскому государству. Сочинение было написано «повелением богомудрыя и благоверный великия государыни царевны и великия княжны Софии Алексеевны, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержицы»{91}. Этот заказ был поручен Медведеву царевной не случайно, но он еще менее, чем названные выше сочинения Сильвестра, мог служить хотя бы формальным поводом для зачисления писателя в число «заговорщиков». Мы видим лишь, что Медведев занимал определенную позицию относительно участников придворной борьбы, причем позицию внутренне глубоко мотивированную. Ее обоснование подробно и откровенно изложено в книге Медведева, ставшей одним из важнейших источников политической истории того времени – «Созерцании кратком»{92}.

«Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92 (то есть 1681–1683 годы. – А. Б.), в них же что содеялось во гражданстве», как и политические гравюры, не было должным образом оценено следствием по делу «заговорщика» Медведева. У следователей, стремившихся создать заговор, не было ни времени, ни желания вникать в содержание какой-то «книги летописной», как осторожно назвал свой труд Сильвестр. Их интересовало, зачем Ф.Л. Шакловитый время от времени появлялся в Заиконоспасском монастыре и о чем говорил с Медведевым у него в келье? Сообщения об этих разговорах тщательно выбирались из показаний разных лиц. Комиссии очень хотелось верить, что именно там, за закрытыми дверями, рядом с Кремлем, и ковались злодейские планы. Ответ Медведева, что он с Шакловитым «говаривал о рацеех» (текстах к политическим гравюрам) и что «была у них написана книга летописная, начата с 90-го году, с правления великия государыни, и что было с того году», никак не удовлетворял мастеров заплечных дел. Какая там книга – где же планы убийств?!