Почему я так поступил? Мне совершенно не ясна была роль Горбачева в объявлении чрезвычайного положения. Хорошо зная его склонность к большим политическим маневрам и стремление никогда не «засвечиваться» при принятии рискованных и непопулярных решений, я вполне мог предполагать, что ГКЧП освящен и волей президента. С другой стороны, а вдруг он действительно тяжело болен и его фактически отстраняют от власти? Тогда мне, слывшему человеком Горбачева, просто неприлично было восставать против него.

И потом, настораживал такой факт. Ведь если всерьез было решено поставить самое мощное пропагандистское оружие – телевидение и радиовещание – под контроль ГКЧП, меня заранее (хотя бы за сутки) ввели бы в курс дела. А тут при самых таинственных обстоятельствах вывозят ночью с государственной дачи и заговорщически сообщают сенсационную новость. Сообщают в последний час, не понимая специфики работы телевидения и радиовещания. Ведь, скажем, информационно-развлекательная передача «Телеутро» еще в десять часов вечера предыдущего дня пошла в прямом эфире на Дальний Восток (там уже было шесть утра местного времени). И через каждые два часа она повторялась в том же режиме на другие регионы страны, постепенно приближаясь к Москве, то есть в шесть утра, когда надо было выпускать «Телеутро» на центральные области России, должен был состояться пятый выход программы. Парадокс в том, что к шести утра, когда в Москве была отменена развлекательная программа «Телеутро» (какие уж тут развлечения, когда телецентр окружен бронетранспортерами и воинскими подразделениями), вся остальная страна – за Уралом, в Казахстане, Средней Азии – успела посмотреть многие программы телевизионного дня в том варианте, какой заранее объявлялся.

Ничего этого не учитывали в ГКЧП. К тому же тысячи людей, как обычно, работали ночью в Останкине на эфире. Их, кстати, утром не выпускали из телецентра, а тех, кто прибыл им на смену, не впускали, пока я не сумел снять эти кордоны.

Замечу, что в Останкине, только в телецентре, числилось около девяти тысяч работников. Присовокупите еще более трех тысяч тележурналистов – и тогда поймете, какой огромный коллектив работал круглосуточно на подготовке и выпуске передач в эфир. А ведь еще тысячи радийных работников готовили радиопередачи. Да плюс иновещание, на котором мы на 83 языках мира выпускали круглосуточно более 280 часов радиопрограмм на зарубежные страны.

Представляете, какая информационная махина была в руках государства! Но как ею распорядиться, если перед тобой ставится в последний час, да еще ночью, фантастически сложная задача о перестройке всего вещания под режим чрезвычайного положения?

Такая задача даже волшебнику не под силу, и потому я принял решение не отменять заранее объявленные теле– и радиопрограммы. Отложили только музыкально-развлекательные передачи. Вот почему мы сохранили в эфире и «Лебединое озеро», и премьеру телефильма «Три ночи», которые были объявлены в программе телевизионного дня еще на прошлой неделе.

А в течение дня 19 августа был сущий ад. Как будто вся страна навалилась на нас. Руководители республик, краев и областей еще плохо понимали, что происходит. Многие звонили мне, чтобы сориентироваться. Помню, по нескольку часов кряду я держал в руках телефонные трубки.

Попытался сам связаться с Горбачевым. Понял: спецсвязь с ним заблокирована. Выходил на членов ГКЧП, уговаривая их выступить по телевидению и разъяснить, что же на самом деле происходит. Никто не согласился, сославшись на то, что вечером состоится пресс-конференция, вот ее и надо показать в прямом эфире. Один только Анатолий Лукьянов пообещал дать комментарий, но только на другой день. «Понимаешь, Леонид Петрович, – сказал он, – главная моя головная боль – срочно созвать Верховный Совет. На поиск их брошены наличные люди аппарата. Ведь у всех отпуска, разъехались по всему Союзу, а некоторые и за рубежом».

Многие общественные организации обращались с просьбами выступить по телевидению в поддержку ГКЧП. На телецентр прибыли более ста представителей «Трудовой Москвы», но их не пустили в здание. Руководители ряда союзных и автономных республик тоже готовы были заявить по ТВ и радио о своей готовности поддержать введение чрезвычайного положения. А некоторые даже прислали свои готовые теле-ролики. Среди них было, в частности, телеобращение Назарбаева.

По непрерывным телефонным звонкам складывалось впечатление, что большинство поддерживает ГКЧП. А вот московские власти заявили о другой позиции. Позвонил Гавриил Попов и попросил: «Мы с Лужковым вдвоем хотим выступить по телевидению и заявить протест. Дай нам такую возможность». Я горько пошутил: «Мужики, вас в телецентр не пустят, тут особый режим». – «Ну тогда пришли к нам камеру, сам приезжай, и втроем вместе выступим против», – настаивал Попов. «И меня к вам не выпустят, мы ведь работаем под контролем». – «Ну тогда черт с вами, имей в виду – больше трех дней они не продержатся, а ты упускаешь свой шанс», – только и сказал на прощание Попов.

Вечером мы транслировали пресс-конференцию руководства ГКЧП. Ее ждали с нетерпением, тем более что предполагалось выступление врача по поводу здоровья Горбачева. Однако лечащий врач не выступил. А Геннадий Янаев, который вел пресс-конференцию вместе со своими сподвижниками, объяснил, что после выздоровления президент приступит к исполнению своих обязанностей, демонстративно подчеркнув, что Горбачев – его друг и они вместе еще поработают. Отвечая на вопросы, Янаев дал отповедь одному из журналистов, который задал бестактный вопрос по поводу якобы причастности Горбачева к продаже иностранным партнерам одного из нефтегазоносных районов – Тенгизского в Казахстане. Корреспондент расценил это чуть ли не как преступление. Янаев на это заметил, что эти слова никак не подходят к Горбачеву, что Михаил Сергеевич внес огромный вклад в перестройку.

Кстати, надо заметить, что во всех документах ГКЧП не было открытой критики Горбачева. Только в довольно мрачных тонах оценивалась сложившаяся экономическая ситуация в стране. Но ее и приукрашивать было невозможно.

В целом же пресс-конференция очень разочаровала. Печать какой-то неуверенности сквозила почти в каждом выступлении. Вечером я уехал на дачу. В программе «Время» вновь были прочитаны все документы ГКЧП. А потом последовал репортаж, сделанный Сергеем Медведевым с моего разрешения. Прозвучало выступление Ельцина. Дали мы и невнятное заявление Кравчука, украинского лидера.

Показ этих материалов вызвал резкие отклики. Как мне потом рассказывали, в редакции «Времени» телефоны просто разрывались. Звонки шли от Пуго, Шенина, других деятелей, и все резко критиковали программу. Мне тоже звонили на дачу срочно вернувшиеся из отпуска Дзасохов и Лучинский – главные идеологи в политбюро. Они потребовали моей срочной явки в ЦК для объяснений по поводу медведевского сюжета. Я отбоярился, сославшись на крайнюю усталость.

На следующий день обстановка продолжала накаляться. Несмотря на жесткий режим, многие журналисты проталкивали по телевидению и радио сюжеты с критикой ГКЧП. Все это кончилось тем, что мне позвонил один из высокопоставленных деятелей КГБ и объявил, что у нас не телевидение, а решето, нет никакого контроля, поэтому они вынуждены на эфирные материалы поставить своих людей.