В Калуге после ликвидации городского совета фактическая власть сосредоточилась не у городской думы, а у начальника гарнизона, которым объявил себя командир расположенного в городе Нижегородского драгунского полка полковник Брант (затем эту должность занимал его заместитель полковник Петин).

В Иркутске, после ареста красногвардейцами губернского комиссара И. А. Лаврова, «нейтралитета» окружного офицерства, вся «защита и охрана революционных завоеваний и гражданских свобод» оказалась под руководством военных (фактически возглавившего юнкеров Иркутского военного училища полковника Д. Г. Лисученко и атамана Иркутского казачества генерал-майора П. П. Оглоблина). Однако в результате ожесточенных боев 21–30 декабря действия антибольшевиков были сломлены, и военные структуры перешли на нелегальное положение (15).

Как уже отмечалось, немаловажной для формирования антибольшевистского движения в конце 1917 г. стала позиция различных общественных организаций, выражавшаяся в их участии в вышеназванных Комитетах и в самостоятельных заявлениях и действиях. Показательна в этом отношении позиция юридических союзов, однозначно выразивших свое отношение к происходящим событиям. Всероссийский Союз судей, зарегистрированный в Петрограде в начале октября 1917 г., включал в себя «по два представителя и по одному кандидату от каждой группы: сенаторов, членов Палаты, членов суда и судебных следователей». 12 ноября собрание Союза судей под председательством сенатора М.П. Чубинского, «выслушав информационные сообщения всех представленных групп судебных деятелей, а также делегатов от кандидатов на судебные должности и от канцелярских чиновников… единогласно вынесло резолюцию, предлагающую всем судебным деятелям держаться стойко и, исполняя свой долг, не подчиняться узурпаторам и насильникам и охранять, по мере сил, закон и правду».

На тех же позициях стояли зарегистрированный в Москве Всероссийский Союз юристов и Московское Юридическое общество. Формально Союз юристов включал в свой состав всех «юристов по образованию» и призван был «объединить адвокатуру, магистратуру, прокуратуру» (однако чины судебного ведомства, за исключением мировых судей, прокурорского надзора, в силу особой корпоративности, не принимали участие в работе Союза). На собрании в богословской аудитории Московского университета 25 ноября выступали будущие участники Белого движения юристы Н. И. Астров, В. Н. Челищев, Н. В. Тесленко. Они «всесторонне рассматривали происшедший переворот и квалифицировали его как акт преступного насилия, как тяжкое государственное преступление». «Соответствующая резолюция была принята собранием без единого возражения».

«Контрреволюционность» российских юристов очень хорошо отметил в своем секретном докладе член французской военной миссии полковник Пишон: «Юристы и бывшие судебные деятели в ноябре совершенно порвали с большевизмом, так как юридические принципы новой власти ни в какой мере не представлялись приемлемыми. Этих людей обрабатывать нам (союзникам. – В.Ц.) не придется: они сами, когда наступит время, к нам придут. Не следует забывать в этом отношении, что здесь, как и у нас (во Франции. – В.Ц.), значительное число адвокатов являются профессиональными политическими деятелями».

Позиции учащихся мужских и женских гимназий, прогимназий, реальных и коммерческих училищ должна была выражать созданная в марте 1917 г. Организация средних учебных заведений Петрограда (ОСУЗ), имевшая наибольшее влияние в гимназической среде. Члены ОСУЗ, учащиеся старших классов создали свои фракции в партиях кадетов и эсеров. В октябре 1917 г. они не только официально осудили «большевистский переворот», но и участвовали в выступлении юнкеров, а после его подавления поддерживали акции сторонников созыва Учредительного Собрания, помогали работе петроградского антисоветского подполья (16).

Что же касается самого Временного правительства, то в октябрьские дни оно не показало ни организаторских возможностей, ни военной решимости. Противоречивость, «бестолковость», «отсутствие элементарного государственного смысла» (оценка правительства П. Б. Струве в выступлении в Совете Республики 20 октября) были налицо. Хотя еще 13 октября, исходя из статей В. И. Ленина в газете «Рабочий путь» («штрейкбрехерское» заявление Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева в газете «Новая жизнь», которое считалось первой информацией о восстании, было опубликовано 18 октября) и информации от членов ВЦИКа Советов р. и с. д., правительство на «частном совещании» решило «в случае выступления большевиков подавить его, не останавливаясь ни перед какими мерами, вплоть до применения вооруженной силы». Но при этом делалась весьма самоуверенная оговорка, что «раз план большевиков совершенно разоблачен, то весьма вероятно, что они не решатся выступить». Переговоры с представителями Петроградского Совета р. и с. д. должны были вестись на уровне уполномоченных от правительства и от ВЦИКа. Уже в этом сказалась ошибка правительства, допустившего «утечку информации» о своих намерениях и вступившего в переговоры с представителями ВРК 21–23 октября.

20 октября было опубликовано предписание министра юстиции П. Н. Малянтовича прокурору Петроградского окружного суда об аресте Ленина и о начале расследования его деятельности, которое поручалось следователю по особо важным делам П. А. Александрову. Этот следователь уже вел дело «о событиях 3–5 июля 1917 г.» – о предыдущей попытке «вооруженного антиправительственного выступления в Петрограде» (17). Одновременно с этим Малянтович намеревался прекратить следствие по делу об июльском выступлении и освободить всех еще содержавшихся в тюрьме большевиков. На свободу вышел Л.Д. Троцкий, бывший товарищем Малянтовича по партийной социал-демократической работе еще в годы первой русской революции. Арестованным предъявлялись обвинения по статье 108-й Уголовного уложения – «способствование неприятелю в его военных или иных враждебных против России действиях» и по закону Временного правительства от 6 июля 1917 г., наказывавшей «за публичный призыв к неисполнению законных распоряжений правительства». Проявить власть попытались и военные. 24 октября распоряжением по Петроградскому военному округу предусматривалось, что «все, выступающие вопреки приказу с оружием на улицу, будут преданы суду за вооруженный мятеж», но военной силы для реализации этой угрозы явно не было. За «распространение воззвания с призывом не повиноваться властям и деятельность, направленную против власти», Керенским было возбуждено уголовное дело против Военно-революционного комитета. Расследование по все той же статье 108-й Уголовного уложения («государственная измена») поручалось следователю по особо важным делам Б. Гудвиловичу. Выступив утром 24 октября в Совете Республики, Керенский заявил, что «те группы и партии, которые осмелились поднять руку на свободную волю русского народа, подлежат немедленной, решительной и окончательной ликвидации», и потребовал «немедленного содействия всех партий и групп, представленных в Совете Республики» (18).

25 октября Керенский решил перейти к еще более радикальным, с его точки зрения, мерам. Снова, как и при подавлении «корниловщины», он заявил о своих диктаторских полномочиях. В Пскове, в штабе Северного фронта, им был подписан приказ от имени Верховного Главнокомандующего (он занял эту должность после ареста Корнилова). Приказ № 314 ясно обозначал угрозу власти со стороны на этот раз «контрреволюции слева»: «Наступившая смута, вызванная безумием большевиков, ставит государство наше на край гибели, требует напряжения всей воли, мужества и исполнения долга каждым для выхода из переживаемого Родиной нашей смертельного испытания…» Далее премьер-Главковерх, выступая в качестве носителя высшей военной и гражданской власти в стране, заявлял: «… в настоящее время, впредь до объявления нового состава Временного правительства, если таковое последует, каждый должен оставаться на своем посту и исполнять свой долг перед истерзанной Родиной…».