— Целыми днями мастерит игрушки своим детям. Утром просыпается и кричит, чтобы ему подали чаю. Затем уходит из дому, чтобы раздобыть монету-другую и поставить шиллинг на лошадь. Затем он дожидается, когда лошадь проиграет и, по его собственному признанию, отправляется домой, чтобы затеять ссору с Клокланом. Когда я у него жил, я пытался заинтересовать Тони идеей завоевать Север. И Тони рассказал мне, как они однажды отправились к границе. Каждый из них собирался пристрелить полицейского, и ничто не могло им воспрепятствовать присоединить Север к Ирландии. Они перешли границу. Карманы у них были битком набиты самодельными гранатами и взрывчаткой. А затем они встретили полицейского. Их было человек сорок, а полицейский один, и он подошел к ним и сказал, эй там, эта земля принадлежит королю, так что ведите себя прилично, а не то я всех вас запру в кутузке. Лица у них вытянулись, они свернули трехцветный ирландский флаг, выбросили гранаты и оправились в ближайший бар, где и напились, кстати, вместе с полицейским. И это было здорово. Честно говоря, я думаю, что им вообще не хотелось завоевывать Север. Барни говорит, что они самые добрые люди на земле. И вообще, быть может, север должен завоевать Юг.

— По крайней мере, тогда мы получили бы противозачаточные средства, Кеннет.

— Что будет с твоими женщинами, когда ты уедешь в Лондон?

— Неужели ты думаешь, что я могу содержать гарем, Кеннет? Я живу аскетично, как спартанец. Мисс Фрост — один из лучших известных мне людей, ревностная католичка, труженица, которая ведет себя во всех смыслах безупречно.

— Маларки говорит, что ваши с ней отношения вызывают негодование соседей.

— Мисс Фрост и я никогда не оступимся. Никогда не посмотрим друг на друга с вожделением. Все в рамках приличий и в лучших традициях И кроме того, позволь тебе сообщить, что мисс Фрост собирается уйти в монастырь.

— Ну и подонок.

— Разве ты замечал когда-нибудь, Кеннет, чтобы я вел себя не по-джентльменски? Дело в том, что ты настолько изголодался по женщинам, что просто бредишь. Ты думаешь, что я грешу. Но это не так.

— Ты погряз в этом по уши. Тони говорит, что ты так бурно проводишь с ней время, что по утрам она еле доползает до работы.

— Чудовищная клевета. Мисс Фрост, как бабочка, перепархивает с цветка на цветок.

— Ты думаешь, тебе все сойдет с рук. И продолжаешь пить.

— Мне приходится пить из-за светского образа жизни.

— Ты знаешь, что я сделаю, когда разбогатею? Поселюсь в отеле «Шелбурн». Ввалюсь через парадную дверь и скажу швейцару, будьте добры, поставьте мой «Даймлер» в гараж.

— Нет, Кеннет, не так. Не поставите ли вы мою машину в гараж?

— Ради всего святого, ты прав. Именно так. Мою машину. И в номер. Говорят, там самый красивый бар в мире. Приглашу туда Маларки. Как дела, Маларки? Что нового в катакомбах?

— Нет, Кеннет. Ты все-таки задница, и к тому же плебейская.

— Ты хочешь сказать, моя задница создана для верховой езды? Кстати, если бы не англичане, то в здешних краях до сих пор обитали бы дикари.

— Я рад, что ты пришел к этому выводу.

— Ирландцы убеждены, что детей насылает на них Господь в наказание за похоть. Они вечно твердят, что если бы не дети, то жизнь была бы прекрасна и мы проводили бы время в развлечениях. Потому что мы надрывались на работе, чтобы вам жилось получше, а вы и ломаного гроша в дом не приносите. И чего ради вы корпите над книгами, если можно найти приличную работу на железной дороге?

— Кхе-кхе.

Часы бьют восемь. В воздухе витают запахи еды. Они сидят, вытянув ноги перед собой, прогревая промерзшие на улице кости в хорошо натопленном зале. Вокруг сидят священники с водянистыми глазами на багровых физиономиях. Девственно белые воротнички впиваются в красные шеи, причиняя им нестерпимые муки. Молодые пышные официантки в черных униформах. Ухоженные пальмы. Привлекательным был не сам ресторан, а то, что его окружало. Потому что на улице повсюду была только серая сырость. И она забиралась в ботинки, пропитывала носки и хлюпала между пальцами. А совсем неподалеку находится Ирландский банк. Огромный, круглый, гранитный. А вокруг него — нищета и разврат.

— И в самом деле славно, Кеннет, что мы проводим наш прощальный вечер в этом уютном зале.

— Ты заметил, какие зубы у этой официантки? Белые.

— И глаза у нее красивые.

— Почему бы мне не жениться на одной из этих девушек?

— В наши дни модно вступать в брак с особами из более низких слоев общества, Кеннет.

— Хуже было бы, если бы я женился на девушке своего круга.

— Я ценю твое благородное происхождение, дружок.

— Моя половая жизнь зависит от величины накопленного богатства. Я бы объезжал на лошади границы поместья, выискивая браконьеров.

О’Кифи откидывается в кресле и продолжает свой рассказ с таким видом, словно его внезапно облагодетельствовала судьба.

— Я прохожу мимо буфетчиц и заговариваю с Тесси. Эй, Тесси, что у нас сегодня на ужин? И Тесси набрасывается на повара. На самом деле леди О’Кифи уже сообщила, что у нас на ужин, но, будучи человеком демократичным, я по-дружески болтаю с буфетчицами. Леди О’Кифи на одном конце стола, а я на другом, и мы говорим о наших поместьях и лошадях. Я интересуюсь, как прошла выставка цветов и не получил ли один из наших цветков приз. После ужина я удаляюсь в библиотеку, чтобы выпить чашечку кофе-экспресс с ломтиком лимона и бутылочкой «Хенесси». До десяти она читает мне книгу, а потом уходит в свою комнату. Минут десять я жду в библиотеке, а затем иду к себе. По дороге замечаю, что дверь между нашими комнатами прикрыта не очень плотно. Из вежливости я жду еще минут десять, потом крадусь на цыпочках и чуть слышно стучу, можно войти, дорогая? Да, дорогой, входи. Хи-хи.

— М-да, Кеннет, если ты и разбогатеешь, то уже после климакса.

— Не пугай меня.

На голове у О’Кифи грязно-коричневая твидовая кепка. Присутствующие женщины посматривали на двоих чужаков, вольготно расположившихся в креслах, и изо всех сил напрягали беленькие ушки, чтобы услышать те удивительные вещи, о которых с жутким акцентом рассказывал бородач; и кто этот второй, такой надменный, с голосом графа, изысканно пощелкивающий пальцами и запрокидывающий голову от смеха. Они так уверены в себе.

А между священниками и матронами с презрительными лицами шныряли деляги из Манчестера, продававшие мебель для гостиных государственным служащим. Лица у них были розовые, а в голосе иногда угадывались нотки превосходства. Они носили рубашки в голубую полоску со стоячими белыми воротничками и элегантные костюмы с короткими сюртуками, из-под которых виднелись красные, синие или зеленые подтяжки. И чопорные господа из Брэдфорда и Лидса, бросавшие исподволь косые взгляды. Я знаю, что вы богаты, носите шелковое белье и только что отлично поужинали хорошим куском вырезки с горочкой грибов, морковки, горошка и тому подобного.