Несмотря ни на что, она, сжав руки в кулачки, была готова протестовать против таких вольностей, но как только его язык прикоснулся к ее языку, приглашая присоединиться к страстной игре, ее пальцы сначала разжались, а потом, ухватившись за лацканы, привлекли его еще ближе.

Что бы он ни делал с ней, остановить это было невозможно. Он, словно джинна из бутылки, высвободил ее желания, и теперь она была не в состоянии снова вернуть их в бутылку и закрыть их там. Ей следовало бы ругать его, останавливать, но было безумно приятно ощущать навалившееся на нее тело и его неистовые поцелуи. Здесь, в их крошечном мирке, отрезанном ставнями от внешнего мира за окном, а шторой – от остального дома, создалась атмосфера интимной уединенности.

Ее соски напряглись, а бедра приподнялись ему навстречу, как будто приглашая прикоснуться к сокровенному месту, где сосредоточилось ее желание, где все мучительно ждало прикосновения этого мужчины – и только его одного.

Его пальцы скользнули под подол платья, миновали красные носки, поднялись до голых коленей, замедлив скольжение для того лишь, чтобы обласкать дрожавшие мелкой дрожью бедра.

Силы небесные, неужели он прикоснется к ней там?

«Да, да, прикоснись, – тут же самым неподобающим образом мысленно взмолилась она. – Прошу тебя».

Его пальцы сначала погладили треугольничек между бедрами, потом проникли глубже, и у нее перехватило дыхание.

Она чуть не застонала от желания, но он зажал ей рот поцелуем, а его язык, обследуя и лаская рот, повторял движения его пальцев.

Она почувствовала струю холодного воздуха на коже и поняла, что другой рукой он расстегнул лиф платья и высвободил грудь.

Боже милостивый, ее ливрейный лакей был не только честен и почти благороден, он был еще и лихим повесой!

Оторвавшись на мгновение от ее губ, он посмотрел сверху вниз на нее. Дерзкий огонек в его глазах не оставлял сомнений в том, что он не намерен останавливаться на полпути. Но она больше не возражала, тем более что он взял в губы сосок и провел языком вокруг него, поддерживая грудь ладонью.

Ее тело стало податливым и напряженным одновременно, а бедра приподнялись навстречу его пальцам, и вся она потянулась, словно кошка, которая только и ждет, чтобы ее погладили где-нибудь еще. Его палец скользнул внутрь ее тела, где было влажно и скользко, и она выгнулась, поняв наконец, чего хочет.

Все, что он проделывал, заставляло ее мучительно желать большего.

«Прикоснись к нему, – подстрекал ее беспутный внутренний голос. – Прикоснись к нему».

Ее руки робко отцепились от лацканов и, спустившись по сильным мускулистым предплечьям, проползли по животу и остановились у пояса его бриджей.

Она не могла двинуться дальше. Не могла это сделать. Но он снова поцеловал ее, и она забыла обо всем, когда его пальцы оказались внутри ее лона, разбудив все ее женские желания. Она поняла, что должна ответить тем же.

Она запустила пальцы за пояс бриджей, и они скользнули вниз.

Она закрыла глаза и вздохнула, ясно представив себе, что произойдет дальше. Судя по его прерывистому дыханию и сильной эрекции, он был тоже готов. Он войдет в нее, будет любить ее, обесчестит ее. И пути назад не будет.

Она испуганно открыла глаза. Как бы ни хотелось ей, чтобы он продолжал, она не настолько утратила связь с реальностью, чтобы забыть, где находится.

И кто она такая. И о том, что ее ждет в будущем.

Как бы сильно ни хотела она этого мужчину, существовал другой, который первым заявил свое право на нее, и Фелисити, несмотря на все, что Джамилла говорила об англичанах, была намерена лечь в постель Холлиндрейка невинной девушкой, по крайней мере в самом прямом и самом важном смысле этого слова.

Дело было не в том, что это нужно для нее, а в том, что это нужно также Талли и Пиппин, которых она лишила бы надежды, если бы пошла на поводу у своего желания. Она бы не просто обесчестила себя, но лишила бы их всяких шансов хорошо выйти замуж.

– Остановись, – прошептала она.

– Не остановлюсь, пока не признаешься, что тебе доставляет больше удовольствия целовать меня, чем его, – сказал он, умышленно лишив ее возможности ответить, потому что закрыл ей рот поцелуем.

Он просил слишком многого.

Для нее это означало перечеркнуть все. Отказаться от результатов нескольких лет тяжелой работы, подготовки. От мечты о жизни более защищенной, не зависящей от прихотей общества. Он просил ее отказаться от всего и бросить Талли и Пиппин на произвол судьбы.

– Нет, – тяжело дыша, сказала она, выдираясь из-под него, подальше от соблазнов его разгоряченного тела, как бы мучительно ни хотелось ей вернуться в его объятия. – Я не могу.

Они сидели на противоположных концах банкетки, сердито глядя друг на друга, а их тела все еще дрожали от неудовлетворенного желания, идти на поводу у которого теперь упрямо отказывалась Фелисити.

– Пропади все пропадом, Фелисити, брось эти штучки. Просто признайся, что хочешь меня. Что ты хочешь, чтобы я был твоим герцогом. – Он протянул к ней руки.

«Да, с той самой минуты, как я увидела тебя, я хотела, чтобы ты был им». Как легко могли бы эти слова решить все проблемы! Но она не могла признаться в этом, как не могла сказать ему обо всем остальном.

О том, что полюбила его.

Поэтому она покачала головой и сделала то, что с такой легкостью делала в последнее время: она солгала.

– Я хотела лишь узнать, как нужно целоваться, – сказала она, одарив его взглядом Джамиллы и улыбнувшись так, словно все это было забавной шуткой.

Она поднялась с банкетки и повернулась к нему спиной.

– Сделайте это еще разок, мисс Лэнгли, – сказал он, развернув ее к себе лицом. Она подумала, что он ее поцелует, но, к ее большому разочарованию, он этого не сделал. – И я сдеру с вас платье и обесчещу вас полностью.

Ей вдруг захотелось проверить, не пустые ли слова это его обещание, но огонь в его глазах подсказал ей, что такая глупость дорого ей обойдется и не успеет она и глазом моргнуть, как окажется лежащей на спине. Поэтому, чтобы скрыть свои желания, Фелисити отвела взгляд. Она закрыла глаза, пожалев, что позволила ему войти в ее жизнь и все испортить даже не лишая ее невинности.

Потому что он украл ее сердце, а это, насколько она понимала, было самое худшее.

Несколько мгновений спустя он отпустил ее и сердито выбежал из комнаты. Его шаги в пустых коридорах грохотали, словно раскаты грома.

– Ах, Талли, обещай мне, что ты не скажешь Фелисити. Ты не должна этого делать. Понимаешь?

Талли не была в этом уверена, потому что, хотя и обожала романы, тревожилась за свою кузину. Ведь если кто-нибудь заподозрит, что она помогает капитану Дэшуэллу, этого так не оставят, а у них не было нужных связей, чтобы спасти Пиппин от судьбы, которая ее ждала.