Они оба проникали взглядом в душу друг другу, даря и получая наслаждение.

В эти минуты Эмили знала, что он любит ее. Он привлек к себе ее голову и, отыскав губы, глубоко погрузил язык в ее рот, крепко прижимая ее к себе. Она почувствовала внутри горячую струю его семени и, застонав от наслаждения, в изнеможении опустилась на него всем телом. Прижавшись щекой к его плечу, она забылась коротким сном.

Эмми тихо сидела рядом с Эшли на кушетке, положив голову ему на плечо. Слегка подвинувшись вперед, он переместил ее голову в сгиб своего локтя так, чтобы она могла видеть его лицо. В ее взгляде светилась глубокая любовь. Но были в нем также покой и удовлетворенность женщины, только что принявшей в лоно семя любящего мужчины.

– Эмми. – Он нежно прикоснулся губами к ее губам. – Мы занимались любовью и прошлой ночью, и сегодня. Вполне возможно, что ты забеременела, но, даже если этого не произошло, мы должны теперь сделать то, что подобает, то, что будет правильно. Ты многому научила меня. Я понял, что есть более важные вещи, чем то, что считает правильным общество.

Она прикоснулась кончиками пальцев к его губам. Ему показалось, что ее улыбка стала немного печальной.

– Я хочу рассказать тебе кое о чем. Наверное, мне следовало бы помалкивать и не перекладывать на себя это бремя.

Но я хочу, чтобы ты знала человека, который в ближайшее время снова сделает тебе предложение и с которым ты будешь связана на всю жизнь, если только не отвергнешь его. Когда-то ты знала меня лучше, чем кто-либо другой. Я уверен, что так оно и было, маленький олененок Но теперь ты меня не знаешь. Ты любишь меня. И наверное, тебе кажется, что любишь достаточно, чтобы выйти за меня замуж. Но ты не знаешь меня, Эмми. Поэтому я должен рассказать тебе все.

– Я знаю тебя, – «произнесла» она, показав рукой на сердце.

Эшли всякий раз испытывал потрясение, когда она произносила слова: медленно, отчетливо, глухим, низким, но, как ни странно, очень приятным голосом.

– Ты очень многого обо мне не знаешь, – возразил он. – Ты не видела меня семь лет, Эмми.

– Нет, нет, нет! – Она приложила ладонь к сердцу. – Я знаю тебя, Ахшли.

Интересно, почему, подумал он, когда он был с Эмми, то едва сдерживал слезы, хотя она могла доставить ему такое счастье, в возможность которого для себя он перестал верить? И это он, который не пролил ни слезинки, когда погибли жена и сын.

– Ладно, расскажи мне, – попросила она с помощью глаз и жестов.

– Не здесь. – Он поднялся. Надо, чтобы она посмотрела правде в глаза. Если ей придется выйти за него замуж, она должна понять, что он заслуживает не любви, а презрения. Он даже не может снова предложить ей выйти за него замуж, если не признается в том, что в его душе существует множество темных закоулков. Она имеет право знать.

Они спустились с холма и подошли к боковой двери дома, не встретив никого по пути, чему он был рад. В доме он замедлил шаг перед дверью, ведущей в комнату Элис.

– Эти комнаты принадлежали ей, – сказал он, плотно закрывая за собой дверь. – Здесь все сталось, как было при ней. Когда она погибла, никто здесь ничего не трогал, потому что я не приказывал очистить комнаты, хотя не раз был готов отдать такое приказание. Вот ее вещи. – Он открыл двустворчатую дверь массивного гарде роба. – Если глубоко вдохнуть, то можно почувствовать запах ее духов.

Эшли поманил ее рукой к двери маленькой гостиной.

– Здесь она сидела, писала письма, шила. Все здесь так изящно и очень напоминает Элис.

Эмили провела рукой по инкрустированной деревянной поверхности небольшого секретера, открыла верхний ящик и вынула из него две овальные рамки, скрепленные посредине. Она слегка наклонилась, разглядывая два портрета. Заглянув через плечо, Эшли замер от удивления.

– Элис, – произнес он. Да, это была Элис, такая же миловидная и жизнерадостная, какой она была до того, как они поженились Эмили взглянула на него, показала на второй портрет, потом на него, словно говоря: Похож на тебя.

На портрете был изображен молодой человек, темноволосый, как Элис, с голубыми глазами. И несомненно, в чем-то похожий на Эшли.

– Это Грегори Керси, – догадался он, – брат Элис.

Эмили положила портреты назад в ящик и осторожно задвинула его. Потом взглянула на Эшли.

– Я ненавидел ее, Эмми, – сказал он. – Мы влюбились друг в друга, когда я был очень болен, а она выхаживала меня. Она еще не оправилась после гибели брата и только начала приспосабливаться к жизни в новой стране.

Мы поженились, не узнав как следует друг друга. Она почувствовала ко мне отвращение и даже не попыталась полюбить. Она без конца мне изменяла. Наверное, я сам был во многом виноват. В том, что брак неудачный, редко бывает виновата одна сторона. Я ее возненавидел. И должно быть, не раз желал ей смерти.

– Нет, – произнесла Эмили.

– Я гнал от себя эту мысль, но больше всего на свете мне хотелось освободиться от нее, вырваться из бесконечного кошмара. Ведь Томас не был моим сыном, – продолжал он – Об этом я не говорил никому, Эмми. Я не позволил бы бросить тень на его память. Я признал его своим сыном. Он носил мое имя. Он был невинным ребенком, и я любил его.

Эмили закрыла глаза и слегка закинула голову. Он ждал, когда она снова посмотрит на него. Когда она взглянула на него, в ее глазах была боль. Зная Эмили, он не сомневался, что ей было больно за него.

– После нашей брачной ночи между мной и Элис никогда ничего не было, – снова заговорил он. – И в ночь пожара я совершил первую супружескую измену, хотя не думаю, что она была бы последней. В любом случае мне нет оправдания. Супружеская измена есть супружеская измена. И моя жена, и этот ребенок, которого я любил, погибли, когда я им изменял.

Эмили побледнела – в лице ни кровинки. Он испугался, что она потеряет сознание, но не бросился, чтобы поддержать ее. Он застыл на месте.

– Ну а теперь скажи, что ты знаешь меня, Эмми, тихо произнес он.

Она снова закрыла глаза и покачнулась, но несколько мгновений спустя торопливо подбежала к нему, обняла и уткнулась лицом в его галстук.

– Я тебя знаю, – произнесла она.

Почему ее слова показались ему отпущением грехов, прощением? У нее нет права прощать его. Ни у кого нет этого права. Возможно, даже у самого Господа, хотя Эшли никогда не просил у него прощения. Ему не было прощения.

Он обнял Эмили, зарылся лицом в ее волосы и разрыдался. И долго не мог успокоиться. Он погрузился в самую пучину отчаяния, но крепко держался за Эмми, понимая, что она – его единственная надежда на прощение и обретение душевного покоя.

* * *

Утро было сырым и туманным. Мокрая трава холодила босые ноги. Но Эмили упрямо взбиралась на холм. Она шла, чтобы получить от утра заряд спокойствия.