Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот же миг в комнату ворвались солдаты.
Теперь не стоило большого труда схватить Устигу, который все не хотел сдаваться и упорно отбивался мечом. Все усилия были напрасны, он вынужден был уступить явному перевесу врага.
Набусардар, весь потный, с небольшим порезом на лбу, приказал связать Устигу.
Один из солдат плюнул Устиге в лицо — так поступали с побежденным врагом.
Нанаи тотчас вскочила с постели и, растолкав солдат, подбежала к Набусардару. Она напомнила ему, что Устига принадлежит к знатному роду, и потребовала, чтобы с ним обходились учтиво.
— Он наш пленник, — равнодушно отвечал Набусардар, — и мы можем делать, с ним что угодно.
— Не забывай, — не отступала Нанаи, — что ты всего лишь посланец верховного военачальника его величества и не имеешь таких прав, как Набусардар. Кроме того, я тоже имею право требовать, чтобы с пленником не случилось ничего плохого.
— Ты слишком заботишься о нем, — расхохотался он, стирая кровь со лба. — Знай, однако, что все, что тут делается и будет делаться, справедливо.
— Что ты задумал?
— Увидишь сама, дочь Гамадана, — сказал он холодно, — ты сейчас все увидишь сама.
Потом он обратился к солдатам и приказал:
— Привязать к коню!
Солдаты схватили связанного Устигу, а Набусардар с усмешкой сказал Нанаи:
— Я разрешаю тебе проститься с ним — это единственное, что я могу для тебя сделать.
Нанаи опустила глаза и закусила губы, но не нашлась, что ответить. Она подошла к Устиге и, став перед ним на колени, вытерла рукавом своего платья его лицо.
Устига смотрел на нее с немым упреком, с выражением бессильного гнева на лице.
Он понял, почему все это произошло. Нанаи любит в нем человека, но ненавидит врага. Потому она и подчеркнула, что родина для нее дороже всего, как и для любого в роду Гамаданов. Только это могло оправдать в его глазах ее предательство. Но ведь он был готов ко всему, и даже это вероломное нападение не очень удивило его. Накануне, когда он сделал Забаду и Элоса своими преемниками, он инстинктивно предвидел подобный исход. Забада и Элос продолжат его дело. Он жертвует жизнью ради родины, как жертвовал жизнью ради родной Персии каждый из рода Устигов. Он всегда готов отдать жизнь за родину, и теперь ему не о чем печалиться. На этом его деятельность кончилась. Несколько преждевременно, но, по крайней мере, его ждет смерть, какую он сам для себя избрал. Последний из Устигов достойно завершит историю своего рода, — значит, все в порядке.
Так он думал, но, когда Нанаи склонилась над ним, его решимость заколебалась.
Нанаи почувствовала, какая внутренняя борьба происходит в его душе, и прошептала:
— Князь…
— Нанаи… — произнес Устига, пытаясь улыбнуться.
— Князь… — тихо повторила Нанаи.
Ничего другого они не сумели сказать.
Набусардар издали наблюдал эту сцену. Желваки ходили у него на скулах. Потеряв наконец терпение, он повторил приказ:
— Привязать к лошади!
Солдаты бесцеремонно оттолкнули Нанаи — в их глазах она была всего лишь дочерью простого крестьянина — и потащили Устигу, туго перетянутого веревками. Затем конец длинной бечевы они привязали к седлу коня. Тело пленника будет волочиться по земле, Набусардар избрал для него такую казнь.
Между тем к дому Гамадана сбежалось полдеревни. Среди них были царские и эсагильские надсмотрщики, и здесь не выпустившие из рук палок и хлыстов. Кошка забралась на самый верх тростникового навеса и оттуда шипела и фыркала на солдат. В хлеву блеяли овцы, тревожно кричал петух. Старый Гамадан караулил солдатских лошадей и делал вид, что не имеет никакого отношения к происходящему. Когда крестьяне приставали к нему с расспросами, он отвечал, что по воле великого Энлиля в его доме творятся какие-то чудеса.
Сначала никто ничего не знал о связанном человеке. Среди собравшихся было немало тех, кто втайне ждал прихода Кира, и они с радостью вступились бы за Устигу. Но были и такие, в ком вдруг вскипела горячая халдейская кровь, и они принялись швырять в пленника камни, узнав, кто он.
Нанаи возмущало, что гонец, от имени Набусардара поручившийся за жизнь Устиги, теперь позволяет забрасывать его камнями и распорядился привязать его к лошади, чтобы покончить с ним.
Но до поры до времени Нанаи скрывала, что у ней на уме. Незаметно вернувшись к себе в комнату, она вытащила из-под матраца кинжал и, сунув его за пояс, направилась к Набусардару. В этот момент мимо нее пролетел камень и попал Устиге в ногу. Кто-то из толпы натравливал на пленника собаку.
Нанаи твердо помнила одно: она дала слово персидскому князю и теперь должна спасти ему жизнь.
Поэтому она обратилась к Набусардару:
— Господин, ты говорил, что уполномочен решать военные дела вместо Набусардара и его именем обещал не нарушать обычая — даровать жизнь за спасение жизни. Прошу тебя, не забывай своих слов.
— Ты просишь оставить перса в живых только для того, чтобы не был нарушен закон халдеев? — спросил он хмуро.
Нанаи ответила:
— Не только поэтому.
— Почему еще?
— Князь Устига был гостем нашего дома. Жизнь гостя неприкосновенна.
Еще ни один халдей не преступил этого закона.
— Очевидно, потому, что не было поводов нарушить этот закон. Ты утверждаешь, что превыше всего любишь родину, а сейчас тебе дороже какой-то Устига. Заклинаю тебя памятью твоего доблестного дяди Синиба — верни мне мое слово, потому что я не могу посту пить иначе.
— Не хочешь ли ты сказать, что получил такой приказ от непобедимого Набусардара и теперь его именем нарушаешь законы Вавилона? Или Набусардар хочет дать понять, что законы действительны только для бедноты, а для знатных людей не существуют?
Набусардар в ответ зло взглянул на нее.
Шумя и переговариваясь, люди подступали все ближе к дому.
Одни восхищались смелостью Нанаи, бросившей в лицо царскому гонцу, что вельможи не соблюдают законов. Они готовы были прийти ей на выручку, если бы он приказал солдатам наказать девушку, Другие, напротив, так и ждали, не понадобятся ли царскому посланцу их услуги. Если Нанаи привлекут к суду за оскорбление представителя власти, можно будет рассчитывать на щедрость Вавилона.
Но Нанаи не обращала внимания на ругань и не искала сочувствия.
Она выхватила из-за пояса кинжал и, без боязни глядя на гонца, сказала:
— Тогда знай, господин, что у любого из Гамаданов смелости не меньше, чем у царских гонцов.
С этими словами она выбежала из толпы и одним ударом рассекла канат, которым Устига был привязан к лошади.