— Она не сообщила вам, почему хочет развестись? Хотя ее поступок справедлив. Но, видит Бог, дядюшка, я не хочу терять ее!

— Ладно, ладно, Патрик, — успокаивал племянника аббат, еще более изумленный тем, что увидел его таким расстроенным. Ведь тот всегда держался уверенно. — Не может же дело обстоять так плохо. Неужели из-за той датской девчонки, с которой ты переспал? Ведь из-за нее Кат не держит на тебя злобы.

— Нет, дядюшка. Она простила меня, и поэтому то, что я сделал Катрионе, вдвойне ужасно.

Чарлз Лесли попросил объяснений. Услышав их, он с ревом обрушился на племянника.

— Дурак! Глупый, надменный дурак! Как ты мог?! Больше мне ничего не говори. Я не позволю вернуться к тебе единственной дочери моей сестры!

Граф нервно возразил:

— Я не дам своего согласия, пока не поговорю с ней.

Кто доставил вам письмо?

— Слуга Кира.

— Тогда я отправлюсь в Эдинбург, чтобы повидать Кира, — сказал Патрик, — и найду Кат. Если после разговора со мной она все еще захочет развестись… Что ж, тогда я дам свое согласие.

Граф Гленкерк тайно поскакал в Эдинбург. Он не желал, чтобы король узнал о его приезде. После той роковой февральской ночи Джеймс очень настороженно относился к гленкеркским Лесли. Граф объяснил миссис Керр, что о его появлении никто не должен знать. Приученная к чудачествам Лесли, экономка заговорщицки улыбнулась и кивнула.

Затем Патрик отправился в дом Кира на Голдсмитс-лейн. Его тепло приветствовали оба брата, и по настороженному сочувствию в глазах Бенджамена он заключил, что старший из Кира уже догадался о причине, которая привела его сюда. Когда любезности окончились и Абнер вышел, Бенджамен с графом сели перед огнем.

— Итак, Бенджамен, — начал Гленкерк, — где она спряталась на этот раз?

— Милорд, — ответил Кира, — мой дом служит вашему со времен вашей прабабушки, но эти сведения я разгласить не могу. Не могу даже сказать, знаю ли, где находится ее милость. Я не более имею право нарушить слово, данное ей, чем вам.

Патрик ожидал таких слов.

— Тогда, Бенджамен, не можете ли вы передать мое послание ее милости?

— Думаю, что да, милорд. Велеть ли мне принести пергамент с чернилами?

— Спасибо, друг мой.

Принесли письменные принадлежности, и банкир оставил Патрика в одиночестве. Граф сочинил письмо следующего содержания:

"Кат! Я не дам тебе свободу прежде, чем ты поговоришь со мной лицом к лицу. Если после этого ты все-таки пожелаешь развестись со мной, я не встану у тебя на пути.

Я обидел тебя, но умоляю выслушать меня. Я, как и прежде, люблю тебя. Гленкерк".

Граф посыпал пергамент песком, свернул, капнул воску и скрепил своей печаткой. Выходя из комнаты, он вручил свиток слуге, ожидавшему у дверей.

— Передай это своему хозяину, парень. Скажи, что я буду здесь, в городе, у себя в доме.

Несколько минут спустя Бенджамен Кира вручал письмо вестнику.

— Отвези это леди Лесли в замок Эрмитаж. И смотри, чтобы за тобой не следили.

Катриона не желала встречаться с мужем, однако Ботвелл настоял:

— Ты не можешь быть уверена, что в душе больше не любишь его, пока не посмотришь ему в глаза и не произнесешь это. Ты могла бы встретиться с графом в доме у Кира. Остановись у кузины Фионы. Я тоже поеду в Эдинбург. Мне уже давно пора чем-то ответить на эти глупейшие обвинения — будто я занимаюсь колдовством против короля. Теперь подходящее время. К тому же, раз Маргарет согласилась дать мне развод, следует подписать бумаги.

— Как ты думаешь, Джеми знает о нас?

— Нет. И никто не знает, кроме Хоума. Поедем в город тайно. С собой можешь взять Херкюлеса, а когда прибудем в Эдинбург, он проводит тебя до самого дома кузины.

— А что, если ты мне будешь нужен, Френсис?

— Я это узнаю, дорогая. Не бойся. Мы поскорее постараемся завершить все дела и не успеем оглянуться, как будем целые и невредимые у себя в Эрмитаже.

Вскоре они выехали в Эдинбург и там расстались. Увидев кузину, Фиона Лесли пришла в восторг. Она сгорала от любопытства.

— Пообещай мне, — предупредила Катриона. — Пообещай, Фиона, не говорить Патрику, что я здесь. Он остановился в нашем доме, и если ты меня не приютишь, то мне больше некуда будет идти.

— Я бы тебе обещала, Кат, но ведь Адам непременно ему расскажет.

Когда зять вернулся домой, графиня встретила его лицом к лицу.

— Если ты сообщишь Патрику, что я здесь, то я скажу ему, что это ты посоветовал мне спать с королем, — пригрозила Катриона.

— Он уже знает, — ответил Адам, потирая челюсть.

— А ты сказал ему, что подложил меня Джеми, когда на самом деле он домогался твоей жены?

— Не правда! — взревел Адам.

— Да, не правда, но я скажу Гленкерку, что было именно так, и Фиона меня поддержит, правда, кузина?

— Да, — ласково подтвердила Фиона, и ее дымчато-серые глаза метнули мужу озорной взгляд. Адам Лесли возвел руки к небу.

— Ладно, вы, две суки! Вы победили. Ты получишь приют, Кат. А уж когда Гленкерк про это прослышит, то влепит мне опять по челюсти.

Катриона обвила зятя руками.

— Сядь, Адам. И ты тоже, Фиона. Я хочу серьезно поговорить с вами обоими.

Те сели. Посмотрев на кузину, Катриона сказала:

— Сейчас ты уже, наверное, знаешь от Адама, что Джеймс принуждал меня ложиться к нему в постель.

Фиона кивнула.

— Когда Гленкерк обнаружил меня с королем, — продолжила Катриона, — то пришел в страшную ярость. О том, что он мне сделал, я больше никогда не хочу рассказывать. Теперь я попросила у него развод, но он отказывается дать свое согласие, пока я не переговорю с ним тет-а-тет. Вот зачем я приехала в Эдинбург.

— Где ты была все эти месяцы? — спросила Фиона.

Кат улыбнулась.

— А этого, кузина, я тебе не скажу.

Адам Лесли что-то невнятно проворчал и встал, чтобы налить себе вина. Если не хочет говорить, то и не скажет.

Но Фиона почуяла удивительную нежность в голосе кузины и с изумлением подумала:

«Боже мой! Она же влюблена! Она влюблена в другого!»

Фионе отчаянно хотелось узнать имя возлюбленного Катрионы, но ей не приходил в голову ни один мужчина, с кем бы та дружила за пределами своей семьи. Однако она была решительно настроена любым путем вызнать это. Заметив помрачневшее лицо Фионы, Кат рассмеялась.

— Скажу тебе, кузина, но только не сейчас.

Пойманная на мысли, Фиона рассмеялась.

— Ты всегда была скрытной.