Хотел бы я знать, принимают ли в расчет аналитики рынка «Амазон» такой мотив приобретения их продукта? – спросил он себя. И решил, что вряд ли. Это его порадовало, но главное удовольствие он рассчитывал получить от изумления Эллен Сильверман, когда та увидит его с новой покупкой. Она еще не в курсе, но узнает обязательно. В конце концов, университетский городок был маленьким, а он владел новой игрушкой (как решил называть читалку, по крайней мере, для начала) всего неделю.

Уэсли был преподавателем на кафедре английского языка Колледжа Мура, штат Кентукки. Подобно всем преподавателям английского, он верил, что в нем живет роман и когда-нибудь он его напишет. Колледж Мура относился к учебным заведениям, которые принято называть «очень приличными». Дон Оллман, единственный друг Уэсли среди коллег, объяснил, что это значит.

– «Очень приличный колледж», – сказал Дон, – это тот, о котором никто не слышал, если отъехать от него на тридцать миль. Люди называют его очень приличным, потому что никто не доказал обратного, и к тому же большинство людей – оптимисты по натуре, хотя и утверждают, что это не так. На самом деле те, кто считает себя реалистами, зачастую и есть самые большие оптимисты.

– Так ты, выходит, тоже реалист? – как-то поинтересовался у него Уэсли.

– Я думаю, что мир в основном населяют кретины, – ответил Дон Оллман. – А дальше делай выводы сам.

Колледж Мура не был хорошим, но не был и плохим. На шкале академического совершенства он располагался чуть ниже средней отметки. Большинство из трех тысяч его студентов оплачивали обучение, а по окончании колледжа устраивались на работу, и лишь немногие продолжали (или хотя бы пытались продолжить) учебу и получить степень магистра. Студенты любили выпить и, конечно, часто устраивали вечеринки. На большой шкале развлечений Колледж Мура занимал место чуть выше среднего. Среди его выпускников имелись политики, но все они были мелкого пошиба, даже если дело касалось взяточничества или крючкотворства. В 1978 году один выпускник Колледжа Мура был избран в палату представителей, но через четыре месяца скоропостижно скончался от сердечного приступа. Его место занял выпускник Бэйлорского университета.

Своей известностью колледж был обязан исключительно футбольной команде, игравшей в Третьем дивизионе, и женской баскетбольной команде, тоже Третьего дивизиона. Победив за последние десять лет лишь в семи играх, футбольная команда («Сурикаты Мура») считалась одной из худших в Америке. Разговоры о том, чтобы ее распустить, велись постоянно. Нынешний тренер был наркоманом, любившим рассказывать, что смотрел «Рестлера» двенадцать раз и всякий раз плакал, когда Микки Рурк признавался дочери, что чувствовал себя отбитым куском мяса.

Однако женская баскетбольная команда была исключительной в хорошем смысле этого слова, особенно с учетом того, что рост большинства спортсменок не превышал пяти футов семи дюймов и все они готовились стать менеджерами по маркетингу, оптовыми закупщиками или (если повезет) личными помощницами мужчин, наделенных властью. За последние десять лет «Леди сурикаты» восемь раз становились победителями в категории «Конференция». Их тренером была бывшая подруга Уэсли, ставшая бывшей всего месяц назад. Эллен Сильверман являлась той самой особой, в пику которой Уэсли и решил приобрести «Киндл». А точнее… в пику Эллен и Хендерсону, посещавшему курс «Введение в современную американскую художественную литературу», который вел Уэсли.

Дон Оллман также утверждал, что профессорско-преподавательский состав Колледжа Мура был посредственным. Не таким ужасным, как футбольная команда – это, по крайней мере, было бы весело, – но точно посредственным.

– А как же мы с тобой? – поинтересовался Уэсли.

Они сидели в своем общем кабинете. Если к одному приходил на консультацию студент, то второй преподаватель покидал помещение. Это не доставляло им никаких неудобств на протяжении осеннего и весеннего семестров, поскольку студенты являлись на консультации только перед самыми экзаменами. Но и тогда приходили исключительно подхалимы со стажем, привыкшие лизать задницу еще с начальной школы. Дон Оллман признавался, что иногда мечтал о появлении соблазнительной студентки в футболке с надписью «ГОТОВА ПЕРЕСПАТЬ ЗА ПЯТЕРКУ», но такого никогда не случалось.

– А как же мы с тобой? – повторил Дон. – Господи Боже, да ты посмотри на нас, брат.

– Говори за себя, – отозвался Уэсли. – Я собираюсь написать роман.

От этих слов ему стало тоскливо. С тех пор как ушла Эллен, практически все повергало его в уныние. Если он не хандрил, то обязательно злился.

– Ну конечно! А президент Обама назначит меня своим новым поэтом-лауреатом! – Дон показал на заваленный бумагами стол Уэсли, где на учебнике «Американские мечты» лежал «Киндл». Учебник Уэсли использовал для курса «Введение в американскую литературу». – Есть толк от этой маленькой фиговины?

– Есть, – ответил Уэсли.

– И она заменит книги?

– Никогда, – заверил Уэсли. Но сам он уже начинал испытывать сомнения.

– Я думал, что они бывают только белого цвета, – удивился Дон Оллман.

Уэсли смерил Дона таким же высокомерным взглядом, каким на него самого смотрели на заседании кафедры, когда его «Киндл» впервые появился на публике.

– Ничего не бывает только белого цвета, – заявил он. – Это Америка!

Поразмыслив, Дон Оллман произнес:

– Я слышал, вы с Эллен расстались.

Уэсли только вздохнул.

До их разрыва четыре месяца назад Эллен была его вторым другом, причем имевшим немало достоинств. Понятно, что она не работала на кафедре английского языка, но сама мысль оказаться в постели с кем-то из коллег по кафедре – даже с Сюзанной Монтанаро, которая была еще ничего, – повергала его в ужас. Ростом Эллен была пять футов два дюйма (глаза синие!), стройная, с копной коротких вьющихся черных волос, делавших ее похожей на эльфа. У нее была потрясающая фигура, и целовалась она очень страстно, «как дервиш». (Уэсли никогда не целовался с дервишем, но мог себе это представить.) В любви она не знала устали.

Однажды, обессиленный, он откинулся на спину и произнес:

– Мне никогда не сравниться с тобой в постели.

– Будешь еще так говорить, и надолго в ней точно не задержишься. С тобой все в порядке, Уэс.

Но он подозревал, что нет. Он подозревал, что был… так себе.

Однако конец их отношениям положили вовсе не оставлявшие желать лучшего сексуальные возможности Уэсли. И не то, что Эллен была вегетарианкой и на День благодарения ела соевую индейку. И не то, что иногда после секса она начинала рассуждать о тонкостях обводки, перепасовке или неспособности Шоны Дисон освоить прием, который Эллен называла «старой садовой калиткой».

Эти монологи нередко погружали Уэсли в глубокий, сладкий и освежающий сон. Он считал, что причиной был ее ровный, спокойный голос, столь разительно отличавшийся от не всегда пристойных одобрительных возгласов, которые она издавала во время секса. Эти вопли на любовном ложе были громкими и пронзительными, как команды «Пасуй!» или «Двигайся!», которые она выкрикивала во время матчей, носясь как угорелая взад-вперед вдоль площадки. Время от времени Уэсли приходилось слышать в постели даже призыв «Заколачивай!».