Он развернулся и посмотрел мне в лицо:

— И на черта ты это делаешь?

— Да кто его знает, — засмеялась я. — У людей полно странных идей, только они никогда в этом не признаются. А вот еще я иногда провожу языком по зубам и при этом их пересчитываю. Когда заняться нечем, сидишь скучаешь. Уловил?

Он слегка поднял брови.

— Или придумываю, что буду писать в своей книге.

Адам посмотрел на меня с интересом:

— В какой книге?

— В той, которую мне всегда хотелось написать. И которую я когда-нибудь напишу. — Я смутилась, захотелось сжаться в комок. Но я только поставила ноги на скамейку, обхватила коленки и уткнулась в них подбородком. — Или, скорее всего, не напишу. Это просто дурацкая мечта.

— Вовсе не дурацкая. Ты обязательно должна это сделать. Что будешь писать? Эротический роман?

Я расхохоталась.

— Как твоя подружка Ирма? Нет… Книгу из серии «Помоги себе сам». Хотя пока я точно не знаю, о чем именно она будет.

— Ты обязательно должна это сделать, — повторил он твердо. — У тебя прекрасно получится.

Я улыбнулась и зарделась: в его словах была та поддержка, которой я никогда не получала от Барри. И я тут же решила, что непременно попробую.

— Я люблю искать рифмы, — вдруг сказал он.

— А-га! Давай рассказывай. — Я повернулась к нему.

— Стараюсь искать рифмы посложнее, — смущенно пояснил он. — Надо же, поверить не могу, что рассказал тебе об этом. Даже Марии никогда не говорил.

«Один-ноль в мою пользу», — весело подумала я.

— Не кошки — блошки, а длинные слова, например… — он посмотрел вокруг, — суетливый у меня сразу рифмуется с прихотливый.

— Господи, ты такой странный.

— Ну тебя.

Я рассмеялась.

— Да я шучу. Это круто.

— Ничего не круто.

— Брось. Внутренний мир — вообще стремное место.

— Ты это хотела мне сказать?

Я глядела вдаль, на озеро.

— А ты когда-нибудь играл в веришь-не-веришь, когда все пьют по кругу? Мы с сестрами любили так развлекаться: папа за рулем, а мы наклюкиваемся.

— Как он вообще с вами выжил?

— Я думаю, как раз благодаря нам он и выжил. О’кей, ты начинаешь. Веришь ли ты, что я…

— Слушай, это звучит точь-в-точь как те упражнения, которые проделывает Элейн на своих курсах «Как влюбиться без памяти».

— А что, может быть, я и хочу, чтобы ты влюбился.

В его глазах я увидела немой вопрос.

— Влюбился в жизнь, — пояснила я. — Я хочу, чтобы ты полюбил жизнь. Так что давай, — подбодрила я его.

— Ладно. Веришь ли ты, что я никогда… — он ненадолго задумался, — не ел леденцов?

— Что?! — изумилась я. — Это как?

Он усмехнулся.

— Когда мы были маленькие, нам не разрешали есть леденцы, потому что это опасно. Нам постоянно рассказывали: мы можем подавиться, можем сломать зуб, можем подавиться, споткнуться и выбить глаз или толкнуть кого-то, и он выбьет себе глаз. А потом наконец сказали: ладно, можете есть, садитесь за стол и ешьте спокойно, а иначе можете подавиться и умереть. Подумай, кому нужны такие леденцы? Вот я никогда их и не ел. У меня отбили всякое желание. До сих пор не могу видеть, как кто-то ест леденцы.

Я рассмеялась.

— Твоя очередь.

— Веришь ли ты… — Я знала, что хочу сказать, но не была уверена, стоит ли. — В общем, я никогда… не была влюблена.

Он с удивлением смотрел на меня.

— А как же твой муж?

— Я думала, что это была любовь, но теперь начинаю понимать, что ошибалась.

— Почему?

Мы смотрели друг на друга, и я молча произнесла: «Потому что это было совсем не похоже на то, что сейчас». Но вместо этого сказала:

— Не знаю. Как ты думаешь, безответная любовь — это тоже любовь?

— В вопросе содержится ответ, не так ли? — медленно проговорил он.

— Да. Но если она совсем никому не нужна, то, значит, это какое-то неполноценное, ущербное чувство?

Он молчал, я видела, что он на самом деле ищет ответ, и ждала, что же он в итоге скажет, но он просто уронил:

— Да.

Он, конечно, думал о Марии. Зря — я была уверена, что Мария его любила, а Шон был просто ошибкой.

— Кристина, почему мы говорим обо всем этом?

Этого я не знала. Я с трудом могла вспомнить, как мы вообще заговорили об этом. Я честно пыталась его отвлечь, а вместо этого завела речь о том, что тревожило меня.

— Не знаю, — поежилась я. — Пойдем в дом, пока мы окончательно не замерзли.

* * *

Раз уж Адам был здесь хозяином, я попросила его показать мне окрестности. Мне хотелось представить себе, как он жил здесь, когда был маленький, а заодно и как бы он мог здесь жить, если бы решил перебраться сюда из Дублина. Еще я хотела понять, отчего ему здесь так неуютно, почему, если верить Адаму, он здесь сам не свой. Адам взял машину, в гараже их было не меньше десятка — и классика, и спорткары. Он сам сел за руль, и мы поехали на кондитерскую фабрику Бэзилов. По дороге он рассказывал о местных достопримечательностях, обращал мое внимание на красивые пейзажи и вспоминал всякие истории из своего детства.

— Недавно я подумал, что хорошо было бы проводить на фабрике экскурсии. Мы могли бы на этом неплохо заработать, — задумчиво сказал он. — Я предложил это отцу, но его это не особенно вдохновило.

— А какие у тебя еще были идеи?

Мэри упоминала, что Адам внес несколько интересных предложений, и меня это заинтриговало. Он производил впечатление человека, которому совсем не интересен семейный бизнес, но здесь я взглянула на ситуацию по-новому и поняла, что проблема заключалась не в отсутствии интереса, а в том, что отец не давал ходу никаким его идеям.

— Например, построить парк развлечений.

— Ого! Как Дисней Уорлд?[9]

— Может, не с таким размахом, но чтобы там обязательно был небольшой зоопарк, ресторан, игровые площадки, в таком духе. Я подумал, что это оживило бы бизнес и графство от этого бы только выиграло. Сейчас так многие делают.

— А что сказал твой отец?

Он помрачнел и ничего не ответил.

Мы подъехали к фабрике. Адам собрался было встать там, где, видимо, всегда парковался его отец, но это место было уже кем-то занято.