— Как я рад твоему возвращению, Сахиб! — принц никогда не звал его иначе, — ты запоздал сегодня, и я боялся, не случилось ли с тобой какого-нибудь несчастья.

— Нас задержало маленькое приключение, принц, в котором мы, к счастью, не подвергались никакой опасности. Но мы вынуждены были взять с собой нового сожителя, который, пожалуй, будет несколько стеснять нас.

И Сердар в нескольких словах рассказал Нана-Сахибу о том, что произошло. Тота-ведда, которому сняли повязку с глаз, тотчас же упал к ногам Сердара, которого он, по-видимому, признавал своим господином.

— Дай Бог, чтобы тебе не пришлось раскаиваться в том, что ты спас его, — сказал Рама. — Я знаю людей этого племени — у них нет середины: или они бывают злы и дики, как хищные звери, с которыми они живут, или кротки и привязчивы, как собаки, и бывают столь же верными, как и они, если только привязываются к кому-нибудь.

— Ты знаешь, что говорит наш божественный Ману, — отвечал Нана-Сахиб. — «Каждому доброму делу назначена своя награда владыкой всех вещей».

После нескольких минут разговора Сердар попросил именитого изгнанника позволить ему удалиться вместе со своими товарищами, потому что всем им необходимо подкрепить себя пищей и затем ввиду позднего часа отправиться спать.

— Всегда один! — грустно прошептал принц, склоняя голову в знак согласия.

Предрассудки его касты абсолютно запрещали ему есть вместе с Нариндрой и Рамой-Модели, которые не принадлежали к его касте, и с европейцами, которые не принадлежали к его племени.

Гастроном Барнет, целый день охотившийся в верхних долинах, где никто не мог побеспокоить его, ибо ни один шпион не рискнул бы туда отправиться, вернулся домой с двумя молодыми оленятами и поджарил их на вертеле, следя за их приготовлением со всем вниманием гурмана. Мясо было поджарено в самый раз, и он начал уже браниться из-за промедления, когда приход друзей вернул ему снова хорошее расположение духа.

Сибарит вел здесь жизнь, как нельзя более соответствующую его вкусам; он охотился, ловил рыбу, готовил самые изысканные кушанья, которые он придумывал как для собственного удовольствия, так и для удовольствия своего друга Барбассона. Он почти не сожалел теперь о своем великолепном дворце в Ауде, откуда его без всякой церемонии выгнал некий капитан Максвелл после конфискации этого королевства лордом Гэлузи, генерал-губернатором Индии. Ненависть его к вышеупомянутому капитану даже ослабевала со дня на день, не потому, что он отказался покончить счеты со старинным врагом, а просто в описываемый нами период он ничего не желал в этом мире; свежая дичь каждый день, великолепная форель из озера, полное изобилие всевозможных тропических плодов, паштеты из гусиной печенки, норвежские анчоусы, оренбургская икра, копченая лососина из Сакраменто, окорока из Йорка и т. д. — всего не перечислить. Прибавьте ко всему этому лучшие вина Франции, Германии, Венгрии, вино из Кейптауна, бесчисленное количество ящиков с портером и индийским элем, шкаф с ликерами, и вы поймете, как должен был наслаждаться Барнет среди такого изобилия, которого он нигде больше не надеялся найти.

Он ни в чем не терпел недостатка, даже в дружбе, этой усладе жизни, на которую так скупы боги, что она встречается на земле лишь в виде исключения. Барнет встретил Барбассона, как и Барбассон встретил Барнета; они дополняли друг друга. Посмотрите, сколько сходства между ними! Один родился в Марселе, другой в Нью-Йорке, в двух морских портах; когда один говорил о Канебьере, другой говорил о Бродвее. Оба почти в одно и то же время были выгнаны своими отцами; оба получили от почтенных виновников их появления на свет одно и то же предсказание, что их или расстреляют, или повесят; заметьте, что в данный момент они находились на дороге к тому или другому и остановка была только за выбором; для окончательного решения вопроса им достаточно было прогуляться на равнину к англичанам. Оба бродили по всему свету и практиковались в разных ремеслах; если один вырывал зубы в тридцать пять секунд, то другой подшивал новые подметки к сапогам в двадцать пять минут; если Барбассон был адмиралом без флота у его высочества султана маскатского, то Барнет был артиллерийским генералом без пушек у экс-раджи Ауда. Мы никогда не закончили бы, если бы захотели перечислить все черты сходства, существующего у этих знаменитых особ. Ко всем их качествам можно прибавить еще одно — быть верными в несчастье: правда, они находили это для себя выгодным и не могли выйти отсюда, не рискуя испытать на себе справедливости предсказания своих отцов, но совершенства нет на земле; во всяком случае, отличались безусловной храбростью, которую никто не мог отрицать. Они, конечно, не бежали сами навстречу опасности, предпочитали даже не встречаться с нею, но если к этому их вынуждали обстоятельства — сражались отчаянно. Чего же больше спрашивать с них?

Они были связаны узами такой тесной дружбы, что Барбассон-Орест не мог обойтись без Барнета-Пилада, а Пилад-Барнет не мог обойтись без Ореста-Барбассона. Они наслаждались жизнью, не заботясь о завтрашнем дне. Два этих существа были самыми счастливыми из всех людей, окружающих Нана-Сахиба; подчиняясь абсолютному влиянию Сердара, они были всей душой преданы ему и готовы идти за ним в огонь и воду, в том случае, конечно, если огонь этот был недалеко.

Одна только мысль мешала им быть совершенно счастливыми: англичане могли в один прекрасный день схватить Нана-Сахиба, несмотря на охрану и преданность, окружающих его людей. Друзья не сомневались в том, что они найдут способ скрыться, но что будет тогда с ними, привыкшими к наслаждениям спокойной, свободной от угрызений совести жизни? Начинать снова бродячую жизнь вокруг света было им не по вкусу; Барбассон мог вернуться в Маскат, но, во-первых, казначей султана всегда забывал платить ему жалованье в течение двух лет его службы, что вынуждало его вознаграждать себя, увеличивая в свою пользу сбор таможенных пошлин, а во-вторых, он мог найти свое место занятым, ибо благодарность государя — вещь ненадежная: «настроение государя меняется, и безумец тот, кто ему доверяет», — сказал поэт. Правда, Мариус Барбассон исполнял обязанности адмирала и дантиста его величества, но так как он вырвал у него последний зуб за неделю до своего отъезда в Индию, то не мог больше рассчитывать на зубную боль, чтобы вернуть все свое прежнее влияние. Друзья много раз ломали себе голову над решением этой трудной задачи; уже несколько месяцев думали они об этом, когда в одно прекрасное утро Барбассон в костюме Архимеда ворвался в грот, где спал Барнет:

— Нашел! Нашел! — крикнул он, как сумасшедший.

— Что такое? — спросил янки.

— Нашел средство устроить наши дела в тот день, когда бедный принц…

— Понял, покороче!

— Не ты ли рассказывал мне, что твои соотечественники отличались страшным легковерием и какой-то Барнум нажил себе целые миллионы, показывая им кормилицу великого Вашингтона.

— Ничего нет более верного, я сам стоял у дверей и зазывал публику…