Господь хочет покарать меня: я поссорилась с Элисией, я не могу увидеться с Оренделем, душа моя ослабела зимой, и я стала злой и раздражительной, роды были тяжелыми, и хворь моя не отступает вот уже много недель. Так проявляется воля Божья, и я покорна Ему. Я готова принять небесный приговор.

У меня осталось мало сил, но я доведу до конца то, что начала. Первые слова этих записей появились на бумаге в конце лета прошлого года, тогда они славили смерть Агапета и жизнь Клэр. Счастье переполняло меня, и когда я писала те строки, то будто пела от радости, когда же я читала и перечитывала записи той поры, казалось, словно я слышу отголоски своего счастья. Пускай не все события той поры дарили мне отраду, было тогда в моей душе место и печали, и гневу, и непониманию, но источник моего вдохновения оставался неизменным — Эстульф. Без него я никогда бы не написала первое слово этой истории, без него я не сидела бы здесь и не мужалась бы пред ликом смерти. Эстульф показал мне стороны моей души, никогда не открывшиеся бы мне без любви, любви, что не ведает условий. Ни в детстве, ни в юности, когда я вышла замуж, я не чувствовала себя вполне живой, ибо детство было для меня порой ожидания тех времен, когда я стану взрослой, а юность — временем разочарования оттого, как живется в мире взрослых. Дети вдыхали в меня какое-то подобие жизни, но по-настоящему я ощутила это лишь благодаря Эстульфу. Да простит мне Господь мои слова, но та судьба, что была уготована мне до встречи с Эстульфом… Этого мне было недостаточно. Именно поэтому я не жалею о том, что произошло с тех пор. Да, я могу сказать — мне жаль. Но на самом деле, будь у меня шанс все исправить, я оставила бы все как есть. Даже если бы я знала, что после смерти меня ждут вечные муки в преисподней, я все равно не пожалела бы о последнем годе моей земной жизни. Это было время моего расцвета. Кто-то скажет, что то расцвел ядовитый цветок. Может, и так. Но цветение мое принесло свои плоды, и я до последнего вздоха буду благодарна миру за то, что Рихард появился на свет. И разве важно, сколько нам лет, двадцать пять, сорок или восемьдесят, если в этом возрасте мы открываем главное в жизни? И разве важно, сколько времени мы сумеем сохранить это, десять дней или тысячу лет?

Теперь же я хочу обрести покой. Цену за то, что мне суждено было познать любовь, мне придется заплатить не только после смерти. И в нашем мире мне уготована кара за мои прегрешения. Скрепя сердце я отреклась от своей мечты когда-либо вновь увидеть Оренделя. Я запретила Эстульфу привозить сюда моего старшего сына, хотя он и намеревался это сделать. Еще в январе, незадолго до рождения Рихарда, все было наоборот.

Тогда я сказала Эстульфу:

— Теперь, когда викарий уехал, опасность миновала. Нам больше не нужно бояться того, что меня обвинят в похищении Оренделя. Давай вернем его в замок как можно скорее.

— Как я хотел бы поддержать тебя в этом, Клэр. Я знаю, что тебе сейчас нельзя волноваться, но твое впечатление от происходящего теперь обманчиво. Герцог до сих пор не подтвердил мой титул. Бурхард молчит, и мне это не нравится. Бальдур следит за нами. Если он узнает, что Орендель жив и это ты привела к разлуке мальчика с отцом, Бальдур воспользуется этим, чтобы выступить против нас. А зная, какие у тебя сейчас отношения с Элисией, она поддержит мужа в его начинаниях, даже если это навредит тебе.

— Я готова рискнуть.

— Подумай о том, что, как только Орендель вернется в замок, он сразу же станет графом. Он прямой наследник Агапета. Не подумай, что я не готов отдать ему титул и власть, но… я встречался с ним и должен сказать, что его характер еще не закалился.

— Об этом ты мне не говорил.

— Я не хотел тебя беспокоить. Как ты и сама знаешь, то Рождество стало для тебя непростым временем, и потому я подчеркнул свои приятные впечатления от встречи с Оренделем и умолчал о неприятных. Я не говорю, что Орендель мне не понравился. Мне лишь кажется, что он легко поддается влиянию. Когда я говорил с ним, он все время посматривал на Бильгильдис.

— Это нормально. Она семь лет была единственной ниточкой, связывавшей нас.

— Мне кажется, за всем этим стоит что-то большее.

— О чем ты?

— Я и сам не знаю. Он показался мне не очень умным юношей.

— Он умен, но его ум проявляется иначе, чем у тебя или Элисии. Его дух стремится к творчеству, он не останавливается на чем-то одном. Это может показаться странным, но если бы ты знал Оренделя тогда, когда ему было двенадцать и его речами заслушивались все слуги, а потом повторяли его слова…

— Я верю тебе. Но я не уверен, что Орендель способен на принятие ответственных решений. Он был похож на простолюдина, которому вдруг даровали титул. Такие люди не уверены в себе. Бальдур и Элисия могли бы повлиять на твоего сына и настроить его против нас.

— Орендель согласится на то, чтобы делить с тобой титул и власть, возможно, он даже отречется от своих прав. Насколько я его знаю…

— Но ты его не знаешь, в том-то и дело. В общем, как скажешь. Если ты действительно настаиваешь, я привезу его. Однако же с того самого момента наша жизнь будет в руках юноши, о котором тебе мало что известно.

Я отложила принятие решения на следующий день, а ночью у меня начались схватки. Я потеряла много крови, сами роды я почти не помню. Потом я спала целую неделю. Проснувшись, я чувствовала себя такой уставшей, что не могла думать ни о чем, кроме моего новорожденного малыша, да и ему я не могла уделять достаточно внимания. Потом я постепенно пришла в себя, но не настолько, чтобы принять столь важное решение. Я не вставала с лежанки, на своем ложе я и ела, и молилась. На один час в день мне приносили Рихарда, а все остальное время я спала или держала за руку Эстульфа. Он сидел со мной утром, днем и вечером, рассказывал мне, что происходит в замке и графстве. Конечно, Эстульф говорил только о приятных вещах, чтобы поберечь меня. Я видела, что он что-то скрывает от меня, но была слишком слаба, чтобы волноваться об этом и стремиться узнать правду.

Узнала я ее всего несколько дней назад. Апрельский воздух был свеж, он манил меня, и я решила поддаться этому соблазну. Мне так хотелось поверить в то, что я уже здорова, что я последовала его обманчивому зову.

Я легко поднялась с лежанки и съела завтрак. Три вдовствующие девы, Фернгильда, Фрида и Франка спели мне песни, когда-то сочиненные Оренделем. Мы немного поболтали. Я понимала, что Эстульф откажется рассказывать мне о постигших замок неприятностях, и потому расспросила служанок. Пришлось и уговаривать их, и грозить им, чтобы выведать, какие тучи сгустились над графством.

Купцы недовольны. Они боятся убытков, ведь Эстульф отказался от услуг наемников, и те покидают наше графство со своими семьями, а купцы хорошо зарабатывали на снабжении наших войск. Теперь такого уже не будет. Кроме того, они говорят, что стало трудно вести дела с другими землями нашего королевства, ведь, по слухам, именно наше графство ослабляет страну, делая возможным нападение венгров.

Мало того, аббат монастыря возмущен тем, что Эстульф раздает так много милостыни. По словам отца настоятеля, бедняки ждут, что и церковь станет больше помогать им. Далее, аббат считает, что Господь отвернется от нашего народа и нашей земли, если мы не приложим все усилия для того, чтобы одержать победу в войне с язычниками. По его словам, засилье комаров — это кара Божья, и нам остается лишь покориться воле Его.