Когда мама говорила мне, что Игорь расхлябанно-вихлястый, что он не боец, не герой, а пылепускатель, что за симпатичной мордашкой кроется заурядная серая личность пошлого обывателя, во мне закипал дикий протест. Я теряла голову, физически ощущала, как во мне быстрорастущей опарой зреет негодование, буквально глаза лезут из орбит.

– Через десять лет, – говорила мама, – Игорь отрастит живот, будет сидеть на диване, пить пиво и смотреть футбол. В особо интересные моменты матча вопить от счастья. Таково его представление и желание счастья. В скучные моменты он будет чесать промежность.

– Ты на него наговариваешь! Ты его не знаешь! – топала я ногами, чувствуя, что впервые в жизни остро ненавижу родную мать.

– Он будет тебе изменять с подавальщицами в столовой, проводницами поездов и прочими незамысловатыми бабами. Непростых он будет обходить стороной – кишка тонка да и хлопотно.

– Игорь скорее погибнет, чем изменит мне! – убежденно восклицала я. – Ты не понимаешь, какие высокие отношения связывают нас!

– Не выше постели.

Мама оказалась абсолютно права. Но это тот самый случай, когда благими намерениями выстилают дорогу в ад. Повторять ошибки своей мамы, мостить своей дочери путь в сокрушительное разочарование я не желала.

Антиподвиг, то есть подлость, устроить сложно, хлопотно, и при отсутствии организаторских и режиссерских навыков рассчитывать на успех проблематично. Подлость Андрей уже совершил – украл деньги из моей сумки.

Обычно я имею приблизительное понятие о том, сколько денег находится в кошельке. Но тут заранее посчитала. Выгребла всю наличность из шкатулки, теперь деньги улетучивались из нее с космической скоростью, а нужно оплатить счета по квартире и за свет. Я отложила нужную сумму в одно отделение кошелька, чтобы не копаться в Сбербанке, во втором отделении, я точно помнила, лежало три купюры по тысяче, две пятисотенных и четыре сторублевки. Тысячу мне нужно сдать на подарок коллеге, пятьсот заплатить за химчистку, купить продукты и моющие средства – это примерно полторы тысячи, столько же остается. Не густо, поэтому я все и забрала из шкатулки. В банке, не пересчитывая, я протянула девушке-кассиру стопочку из первого отделения. «Тут тысячи не хватает», – сказала кассир. Я растерялась, стала вытаскивать деньги из второго отделения – тысяча, вторая, пятьсот, сто, сто, сто. Не хватает тысячи шестисот.

Расплатившись, я выползла из банка на ватных ногах. Меня так мутило, что я оглядывалась по сторонам: куда бы стошнить культурно. Волна отвращения подкатывала к горлу, и я чувствовала, что сейчас оскандалюсь. Кое-как отдышалась. Меня саму удивила моя реакция – захлестывающая гадливость в ответ на мелкое бытовое воровство. Просто я с подобным никогда раньше не сталкивалась. Ошибиться я не могла. В квартире нас было двое. Я пересчитала деньги перед уходом из дома, телефонный звонок раздался, когда я обувалась в прихожей, сумочку я оставила на полке перед зеркалом, вернулась в комнату, несколько минут проговорила с приятельницей. Как Андрей вытаскивал деньги, я не видела, но ведь не Барабашка их умыкнул. От подъезда до банка три минуты хода, сумку я не роняла, из рук не выпускала. Столь наглое воровство говорило только о том, что Андрей не первый раз запускал руку в мой кошелек. Но сегодня он напрасно рассчитывал на мою безалаберность. Тошнотворное отвращение долго меня не отпускало, да и сейчас не прошло. Первым порывом было, конечно, желание выплеснуть свое возмущение дочери. Но я подавила этот порыв, прекрасно понимая, во что выльется наш разговор.

– Сашка, твой Андрей вытащил из моей сумки деньги!

– Как ты можешь такое говорить, мама! Ты сошла с ума, ты бредишь!

Потом дочь расплачется и побежит к своему ненаглядному. Он станет в позу оскорбленной невинности и с показным достоинством будет мне пенять:

– Не ожидал от вас подобной низости, Мария Сергеевна!

И оба они решат, что я впадаю в старческий маразм и слабоумие.

Даже Варе и Жене я не стала рассказывать про этот случай. Мне было стыдно. Удивительная вещь: презираешь человека, но тебе за него стыдно. В тройне стыдно, что избранник твоей дочери оказался мелким воришкой. Поэтому я вечером ни словом не заикнулась о пропаже, заперлась у себя в комнате, сославшись на головную боль. Лежала, смотрела в потолок и просила бога дать мне силы не выказывать своих эмоций.

Во всей этой истории самым страшным было терзание о судьбе дочери, а самым тяжелым – актерство, постоянный самоконтроль, необходимость ни словом, ни взглядом, ни жестом не выдать своих истинных чувств. Потому что выбранный мною метод действий подходил под определение «вода точит камень». Капель тысячелетия пробивает отверстие, ручеек – столетие, мощная морская волна справится за десятки лет. В нашем случае вода – это определенно я, кто камень, затрудняюсь ответить, получается – дочь, хотя моя тайная агрессия направлена против зятька. Важно было точно рассчитать напор «водяного» давления, не переборщить, чтобы Сашка не заметила скрытых потоков. В то же время десятилетий-столетий в моем распоряжении не было. Завтра окажется, что дочь беременна, и жизнь пойдет совсем по другому сценарию.

Окончательно став на тропу войны, я испытала даже некоторое удовольствие, подъем духа. Активность, пусть и тайная, все-таки бодрит в сравнении с изнуряющими, тупыми беспомощностью и бездействием. Внешне я была исключительно доброжелательна и предупредительна. Каждый день демонстрировала заботу о милом Андрюше.

– Почему жареная картошка без лука? – кривится Сашка.

– Андрей не любит лук, – отвечаю я. – Ешь, что дают.

«Будь моя воля, – мысленно добавляю, – всыпала бы ему цикуты».

– Мама, ты хотела посмотреть выступление твоего коллеги по каналу «Культура»?

– Ничего страшно, еще будет повтор, наверное. Смотрите футбол, не беспокойтесь.

«Надеюсь, Андрюша еще не скребет промежность, когда наши проигрывают».

– Мария Сергеевна, вы не будете возражать, если сегодня к нам придут друзья?

– Нисколько. Сегодня вечером мы с Евгением Ивановичем идем в театр.

«Никуда мы не идем, и Женя в командировке. Просижу вечер в его квартире, заночую, а утром вернусь домой и с большой радостью уберу последствия вашей гулянки».

Двойная жизнь требовала постоянной сосредоточенности и напряжения, поэтому я не могла себе позволить расслабиться, делиться с Варей и Женей происходящим. Уходила от разговора, отделывалась шутками, когда речь заходила об Андрее.

– Он все еще тебя нервирует? – спрашивала Варя.

– Зятю положено нервировать тещу, таково распределение ролей.

– Какая-то ты странно благодушная, – подозрительно смотрит на меня подруга.

– Нормальная. Кстати, последовала твоему совету. Нечего их баловать. Положила в шкатулку только половину ренты.

– Молодец!

– И сказала, что ты попросила в долг.

– Я?