Очередное обсуждение размеров «неполного возмещения» состоялось, по странному совпадению, также 25 ноября 1940 года: «…тов. Молотов указывает, что это первое исключение, которое советская сторона сделала из принципов не компенсировать национализированное имущество… В связи с этим т. Молотов делает следующее предложение: при оплате в течение одного года увеличить компенсацию us имущество лиц немецкой национальности с 10 до 15% и германских подданных с 20 до 25%. Соответственно, для лиц немецкой национальности при оплате в течение 3 лет — 25% вместо 15%, 6 лет 35% вместо 20%, 10 лет 40% вместо 25%… тов. Молотов снова подчеркивает, что в один год невозможно компенсировать такую сумму (конфисковать имущество оказалось возможным за один день. — М.С.) и что в истории нет подобного прецедента…» [120].

Кульминацией обострения советско-германcких отношений осенью 1940 г. стал так называемый «второй Венский арбитраж» и конфликт вокруг него. 30 августа 1940 г. в Вене в течение одного дня был «решен» многовековой спор о Трансильвании. Под давлением Германии и Италии румынское руководство согласилось передать северную часть Трансильвании (43,5 тыс. кв. км с населением 2,5 млн. человек) Венгрии. В обмен на проявленную уступчивость маршал Антонеску получил от стран «оси» официальные гарантии неприкосновенности оставшейся территории Румынии. В результате такой сделки Венгрия (будущий и, как оказалось, — самый надежный союзник Гитлера) получила щедрый «аванс», а ослабленная и униженная Румыния оказалась еще крепче пристегнутой к колеснице фашистского блока.

Советское руководство немедленно выразили свой самый решительный протест. Уже на следующий день, 31 августа 1940 г., Молотов заявил Шуленбургу, что «германское правительство нарушаю статью 3 Договора о ненападении от 23.08.1939г., где говорится о консультации в вопросах, интересующих обе стороны.

Германское правительство нарушило эту статью, не проконсультировавшись с Советским правительством в вопросе, который не может не затрагивать интересы СССР, т.к. дело идет о двух пограничных Советскому Союзу государствах» [120]. 9 сентября 1940 г. Молотов уже более конкретно объяснил Шуленбургу, в чем заключаются «интересы СССР», нарушенные Венским соглашением. Разумеется, проблема была не в том, что замок легендарного трансильванского вампира Дракулы в очередной раз «сменил прописку» — с венгерской на румынскую.

«Тов. Молотов заявил Шуленбургу, что… советское правительство, идя навстречу Германскому правительству, сократило свои претензии к Румынии и ограничило их в отношении Буковины только ее северной частью. Но тогда же тов. Молотовым было заявлено, что при постановке при соответствующих условиях вопроса о Южной Буковине мы надеемся, что Германское правительство поддержит нас в этом вопросе. Предоставление гарантий Румынии (здесь и выше подчеркнуто мной. — М.С.) расходится и с этим пожеланием Советского правительства» [120].

И это еще не все. 21 сентября Молотов вызвал Шуленбурга и вручил ему «памятную записку относительно несоблюдения Германским правительством статьи 3 Договора о ненападении». Несмотря на то, что на этот раз претензии Москвы были выражены в письменном виде, понять позицию советского руководства стало еще сложнее

«…Советское правительство не может также не обратить внимания на то обстоятельство, что дачей Румынии гарантий в отношении ее государственной территории был дан повод утверждать, что этот акт Германского правительства направлен против СССР. Как известно, такого рода утверждения действительно получили знaчительнoe распространение. Между тем, если бы Германское правительство предварительно запросило правительство СССР по данному вопросу, то отпали бы всякие поводы для распространения подобного рода утверждений и вместе с тем Германское правительство полностью убедилось бы, что СССР не собирается угрожать (здесь и выше подчеркнуто мной. — М.С.) территориальной неприкосновенности Румынии» [120].

Если понимать все это прямо и просто (так, как написано). то получается, что затянувшийся почти на месяц скандал — и не просто скандал, а официальное обвинение в нарушении Договора о ненападении — был вызван только тем, что Берлин заранее не спросил согласия Москвы. И не более того, Советский Союз, оказывается, и не собирался «угрожать территориальной неприкосновенности Румынии» — но вот гарантии этой неприкосновенности, данные со стороны Германии и Италии, вызвали почему-то бурю негодования.

Вконец растерявшийся Шуленбург начал лепетать что-то совсем уже несвязное: «…Шуленбург говорит, что с самого начала (с августа 1939 г.) разрешения бессарабского вопроса создалось такое впечатление, что СССР не имеет претензий к Румынии… Что же касается Южной Буковины, то это, возможно, его вина, что он не совсем понял постановку вопроса.

Тов. Молотов повторяет то, что он уже тогда говорил Шуленбургу о Южной Буковине, добавив при этом, что это было сказано им в неопределенной форме и возможно, что Шуленбург не придал тогда должного значения сказанному.

Шуленбург говорит, что он очень сожалеет, что между Советским и Германским правительствами возникли эти разногласия, …и он сделает все, чтобы внести ясность в этот вопрос.

Тов. Молотов заявляет, что если для Германии статья 3 Договора о ненападении представляет неудобства и стеснения, то Советское правительство готово обсудить вопрос об изменении или отмене данной статьи договора, но пока она существует…

Шуленбург поспешно говорит, что это несчастный случай и что об этом не может быть и речи…» (120, стр. 264).

«Несчастный случай» получил свое дальнейшее развитие. 13 ноября 1940 г. в ходе переговоров с Гитлером в Берлине Молотов снова вернулся к румынскому вопросу: «… Что касается Буковины, то, хотя это и не было предусмотрено дополнительным протоколом, СССР сделал уступку Германии и временно отказался от Южной Буковины, ограничившись Северной Буковиной, но сделал при этом свою оговорку, что СССР надеется, что в свое время Германия учтет заинтересованность Советского Союза в Южной Буковине. СССР до сих пор не получил от Германии отрицательного ответа на высказанное им пожелание, но Германия вместо такого ответа гарантировала всю территорию Румынии, забыв об указанной нашей заинтересованности (здесь и выше подчеркнуто мной. — М.С.) и вообще дав эти гарантии без консультации с СССР и в нарушение интересов СССР» (120, стр. 378).

От новой советско-румынской границы до центра нефтедобывающего района Плоешти оставалось всего 200 км.

В отличие от престарелого графа Шуленбурга Гитлер оценил ситуацию адекватно:

«…Фюрер ответил, что если только часть Буковины останется за Россией, то и это будет значительной уступкой со стороны Германии. В соответствии с устным соглашением, бывшая австрийская территория должна войти в германскую сферу влияния. Кроме того, территории, вошедшие в русскую зону, были поименно названы, например Бессарабия. Относительно Буковины в соглашении не было сказано ни единого слова… Для того, чтобы германо-русское сотрудничество принесло в будущем положительные результаты. Советское правительство должно понять, что Германия не на жизнь, а на смерть вовлечена в борьбу, которая при всех обстоятельствах должна быть доведена до успешного конца. Необходимый для этого ряд предпосылок, зависящих от экономических и военных факторов, Германия хочет обеспечить себе любыми средствами…» [70].