– Тогда почему он бродит вокруг Киева? Чего ждет, посещая кладбища и демонстрационные залы?

– Не знаю, но тебе бы следовало посмотреть «порше».

Аркадий ехал по проходу, но не вдоль рядов «порше» – с одной стороны стояли пожарные машины, а с другой – армейские грузовики. Редко кто заглядывал на этот машинный двор, если не считать торговцев автомобильными запчастями. Разнообразие росло с каждым рядом: простые автомобили сменялись бронированными, автоцистерны – бульдозерами, и все они были слишком радиоактивны для захоронения, их следовало потопить в болоте. Аркадий ехал вдоль единственной линии электропередачи к трейлерной конторе начальника Белы.

Бела скучал, поэтому он поспешил свернуть карты двора и представил Аркадию жилищные удобства трейлера: микропечь, мини-бар, телевизор с плоским экраном и коллекция видеокассет. Хозяин трейлера смотрел порнографический фильм – механический секс с приглушенным звуком вроде фоновой музыки.

Бела стряхнул волос с плеча. В грязном белом костюме он был похож на гниющую лилию.

– Я серьезно подумываю уйти на покой. Запросы покупателей слишком велики.

– Например?

– Они могут ехать прямо в зону для покупки запчастей. Это вам не демонстрационный зал. С другой стороны, они хотят видеть, что покупают. И я привожу их сюда сам.

– Привозите сюда?

– В кузове своего фургона. Я договорился на пропускном пункте. Они тоже хотят кушать. Все хотят кушать – золотое правило.

– А капитан Марченко?

– Воплощение зависти. Однако в администрации зоны сидят умные люди, и они разрешили мне распоряжаться двором без вмешательства капитана, потому что понимают, как ненадежна местная милиция. Я каждый день с восхода до заката здесь. На меня можно положиться, если нет никого другого. И значит, весь этот многочисленный транспорт принадлежит мне.

В гордости, с которой Бела командовал своей армией радиоактивных машин, и в его добровольной изоляции есть нечто наполеоновское, подумал Аркадий.

– И в каждой машине есть свой дозиметр?

– Бросьте, в жизни есть вещи покрасивее – наслаждайтесь ими. – Начальник машинного двора взял коробку видеокассет с надписью: «Москвички для эскорта». – Могу показать разное порно – русское, японское, американское. Дублированное, недублированное – нет большой разницы. Вы любитель спорта? Хоккея? Футбола? – Другая полка кассет. – Классические фильмы, мультфильмы, фильмы о природе. Все, что заблагорассудится вашей фантазии. Открою коробку печенья, выпьем ликера и расслабимся. – Голос Белы стал томным, как закат на тропическом острове.

– Вообще-то я принес одну пленку. – Аркадий протянул кассету Ванко.

– Без надписи. Какой-нибудь любительский экшн? Шуточки? Скрытая камера в ванной?

– Вряд ли.

– Но что же тогда?

Бела поспешно включил пленку. По мере того как он смотрел пленку, удивление на его лице сменилось разочарованием, словно вместо сахара у него во рту оказалась соль.

Степь тиха. Просторная равнина блестит водоемами и бурными реками, вызывая задумчивую печаль. Поэзия громоподобна, призвана пробуждать патриотический дух, но мягкий, как пуховая подушка, хлеб всегда побеждал поэзию. А красоту украинских женщин породила история: блестящие бездонные глаза, белая кожа славян на татарских скулах. По крайней мере это была красота естественная. Галина, вероятно, из таких, решил Аркадий.

Ева тихой не была. Ее бледная кожа и черные, как вороново крыло, гладкие волосы задавали тему противоречия. Глаза – как два темных зеркала. Тело казалось хрупким, но было сильным и упругим, как натянутая тетива лука, и Аркадий подумал, что Ева оказалась бы великолепной чертякой в аду, поддевая вилами медлительных и тупых грешников. Она, возможно, и возникла из пламени и извергающейся лавы. Скорее всего так оно и было.

Они отбросили простыню и лежали обнявшись, наслаждаясь холодной испариной тел друг друга. За окном сгущались сумерки.

– Почему ты уходишь? – спросила она.

– Должен встретиться с одним человеком.

– Звучит глупо, но это не так, верно? Ты ведь все еще ведешь расследование.

– Иногда. Через пару часов вернусь.

– Дело твое. – Ева повернулась лицом к Аркадию. Глаза ее были слишком темны и казались огромными. – Если все-таки вернешься, узнаешь, чем рискуешь.

– Например?

Ева взяла руку Аркадия и провела по шраму у себя на шее.

– Рак щитовидной железы, но ты знал об этом. – Провела по своей груди. – Чернобыльское сердце, там буквально дыра. – Постучала его пальцами себе по ребрам. – Лейкемия костной ткани. – Постучала под ребрами. – Рак поджелудочной железы и печени. – Положила его руку на низ своего живота. – Рак репродуктивных органов, не говоря уже об опухолях, мутациях, недостающих членах, анемии, ригидности. Совсем не обязательно, что что-то из всего этого даст о себе знать. Алекс говорит, что в будущем нашей главной заботой станут хищники.

– Какие именно?

– Все, какие есть.

– Люди не хищники.

– Откуда ты знаешь? Когда киевлянам стало известно об аварии, они поступали отнюдь не благородно. Набивались в поезда до отказа. Расхватали йодные таблетки. Все напились, и все перетрахались. Какая там мораль?! Если хочешь знать, как люди будут реагировать на конец света, то вот образец. Позднее жителей Припяти и Чернобыля развозили на жительство по всей стране, которая отвергала их. Кому нужен у себя в доме облученный человек, хоть тогда, хоть сейчас? Регистрируя нас, обязательно спрашивали о возрасте и откуда прибыли. Я нисколько не виню этих людей. Ну как, хочешь меня теперь?

– Да.

Ева вздохнула и погладила щеку Аркадия.

– Что ж, вернешься или нет, но ты предупрежден.

В Припяти дневной свет постепенно переходил в зыбкий туман. Аркадий приехал на мотоцикле ровно в десять, и прошло еще минут двадцать, прежде чем он услышал шорох и мельком увидел двигающиеся тени. Это братья Воропаи проверяли, один ли пришел Аркадий.

На площадь выходили городское собрание, гостиница, ресторан, школа – от них остались одни коробки. Луна превратила фонари в причудливые фигуры, а колесо обозрения в парке отдыха – в гигантскую антенну. Уходящие цивилизации оставляли по крайней мере достойные уважения памятники. Здания же Припяти, какое ни возьми, лежали в руинах.

Димитр Воропай выскочил, как большое привидение, рядом с Аркадием и рявкнул:

– Оставьте мотоцикл. Идите за мной.

Легко говорить. Воропаи в очках ночного видения скользили на роликовых коньках, пощелкивая ими по цементу и проносясь сквозь траву. Ходили они неуклюже, но на коньках передвигались виртуозно, выписывая зигзаги. Аркадий быстро шел вперед, а братья то кружили в тени, то выкатывали из нее, сопровождая его вдоль дорожки, проходившей сквозь нечто, некогда напоминавшее сад и ставшее теперь лабиринтом ветвей. Ничто не останавливало Воропаев. Они с брызгами пронеслись по лужам и отъехали отряхнуться к двухэтажному зданию с каменными колоннами, которые поддерживали фреску, изображавшую трубки органа и модели атомов: это был местный театр. Тарас, младший из братьев, двинул дверь кулаком и завопил, вкатываясь в фойе. Димитр работал локтями и поднимал руки над головой, словно забил гол.