Арион снова покраснел и потупился. Впервые за все время их знакомства Ани увидел, что этот мальчик засмущался.

– Я и себе спас жизнь, – прошептал он. – Но я рад, что именно вы живы.

До рассвета Гай Корнелий Галл не послал за ними своих воинов, и с первыми лучами солнца Ани и его люди вытянули шесты, к которым была пришвартована «Сотерия», и спокойно поплыли по широкому Нилу. Девять дней они плыли вниз по реке без всяких происшествий.

Река полностью вернулась в свои берега, и теперь повсюду кипела работа: крестьяне чистили каналы и подготавливали поля к пахоте. Единственными признаками римского завоевания были объявления, развешанные на рыночных площадях, и появившиеся кое-где жертвенники Цезаря – для поддержания гражданского духа среди населения. На первый взгляд почти ничего не изменилось, разве что торговых судов на реке было меньше, чем обычно. Зато появилось много небольших лодок, которые курсировали туда-сюда, перевозя зерно, корм для скота, уголь и солому.

Об Аристодеме ничего не было слышно, и Ани не знал, как к этому относиться. С одной стороны, после такого сокрушительного поражения вряд ли землевладелец еще раз попытается им помешать, но с другой – Ани ведь вообще не ожидал, что из-за Аристодема у него будут подобные неприятности. Пока в Александрии шла война, Аристодем не осмеливался там показываться, несмотря на то что на площади в Коптосе повесили объявление об амнистии. Он даже в Беренику побоялся отправить груженный товаром караван. Поэтому Ани и не ожидал, что тот пойдет жаловаться римлянам. Однако купец это сделал. Должно быть, он выехал из Коптоса на день раньше Ани и направился прямиком к лагерю римлян. Конечно же, он взял назад свое обвинение, как только осознал, что у него ничего с этим не выйдет. Но неизвестно еще, насколько это поражение испугало его. Как жаль, что ему не удалось увидеть Аристодема в Птолемаиде, – тогда бы он наверняка понял, в каком расположении духа находится его противник. Но Аристодем не показался им на глаза – ни чтобы попросить прощения, ни с целью тайно позлорадствовать, – и оставалось только догадываться, что у него на уме.

Однако Ани успокаивал себя мыслью о том, что Аристодем, скорее всего, сильно перепугался и отправился домой. А значит, им не стоит волноваться по этому поводу. Лучше наслаждаться путешествием, которое, надо сказать, было восхитительным. Каждый день они видели что-то необычное: храм, посвященный неизвестному богу, древнюю могилу, небывалых размеров крокодила, греющегося на солнце. Ани умел радоваться всему новому и интересному, что давало пищу для размышлений.

Больше всего любопытных вещей рассказывал, конечно, Арион. Он наконец перестал сторониться окружающих его людей и вел себя не так настороженно, как раньше. К тому же болезнь мучила юношу гораздо меньше: последний серьезный приступ случился с ним по дороге в Коптос, а небольшие приступы бывали не чаще одного раза в течение двух-трех дней. Запястье заживало, бок тоже уже почти не болел, и вообще он выглядел более веселым и спокойным, чем когда Ани впервые его увидел.

Несомненно, веселость Ариона отчасти объяснялась тем, что команда полностью изменила свое к нему отношение. «Проклятый богами эпилептик» спас их всех; более того, будущий наместник Египта предложил ему службу, но юноша предпочел остаться с Ани. Все сразу же пришли к выводу, что даже высокомерие Ариона было оправданным (помощник префекта имеет право вести себя высокомерно), а то, что он продолжал с ними путешествие, свидетельствовало о его благородстве и щедрости. В свою очередь, видя благодарность и восхищение простых людей, Арион стал относиться к ним с меньшей холодностью и презрением. Он уже улыбался, говорил «спасибо» в ответ на мелкие услуги, смеялся шуткам и даже иногда отваживался делать замечания, несмелые и уклончивые. Его отношения с Ани стали по-настоящему дружескими, и разговаривать с ним было сущим удовольствием для египтянина.

– Тебе нужно стремиться стать достойным провинциальным землевладельцем, подвизающимся на торговле, – вынес приговор Арион. – Ты никогда не сойдешь за образованного благородного человека.

Ани вынужден был с ним согласиться, хотя стать «достойным провинциальным землевладельцем» тоже было нелегко. Для начала, заявил Арион, ему нужно научиться правильно вести себя: не ковыряться в носу или зубах, не выпячивать губу; не плевать на пол; не закидывать ногу на ногу, сидя на стуле, и не сидеть, расставив широко колени, – вместо этого надо согнуть одну ногу под сиденьем. Кроме того, продолжал учить его Арион, нельзя пукать, отрыгивать и чесаться на глазах у окружающих; в присутствии других людей следует стоять ровно, а если нужно что-то поднять с пола, не наклоняться в поясе, а чуть согнуть колени... По мере того как Арион его учил, Ани начинал понимать, что юноша действительно жил, следуя этим правилам. Каждое его движение отличалось грациозностью, разве что сразу после приступа он не контролировал себя. Ани осознал, что эти манеры были такими же благородными, как и его речь. У всякого, кому приходилось разговаривать с молодым человеком, не оставалось сомнений по поводу его знатного происхождения, даже если он ничего не рассказывал о своей семье.

Ани понял, что правильная речь тоже очень много значит. Арион учил Ани, стараясь помочь ему избавиться от слов и фраз, которые могут быть расценены как непозволительная вульгарность. От подражания Ариону толку было мало.

– Ты никогда не сойдешь за александрийца, – с сожалением сказал Арион. – Но нужно хотя бы перестать походить на неотесанного крестьянина, с которым никакой александриец не захочет иметь дело.

Но и это давалось с трудом.

Запомнить и изменить какие-то правила поведения в официальных случаях было несложно. Что надевать, как заворачиваться в гиматий, как здороваться, какой рукой брать еду (одним пальцем – соленую рыбу, двумя – свежую) – все это были мелочи по сравнению с запретом на ковыряние в зубах. Даже задача, как благородному человеку обращаться со своими рабами, и та была разрешима. И хотя Ани никогда не сидел сложа руки, когда все остальные работали, – ему с детства претили лень и заносчивость, – вся команда настояла на том, чтобы он слушался Ариона. Как только они поняли, что это необходимо для того, чтобы Ани мог произвести хорошее впечатление на греков и тем самым увеличить шанс на успех их предприятия, все с готовностью согласились с требованием юноши. «Благородный человек так бы не поступил», – говорили они своему хозяину и с радостью делали все, чтобы дать Ани возможность почувствовать себя настоящим господином, который не опустился бы до того, чтобы выполнять черную работу.

Он не совсем был уверен в том, что ему нравится такое почтение. Эти ограничения сковывали его, как и непривычный гиматий. Разговоры с Арионом были единственным утешением для Ани, его наградой за все остальные неудобства, с которыми ему пришлось свыкнуться. Как много знал этот юноша! Он прочитал невероятное количество трудов по философии и истории; он изучал музыку и поэзию; он слышал споры сильных мира сего по разным вопросам – от религии до торговых путей. У него, несомненно, были первоклассные учителя. К тому же Арион много путешествовал – как-то раз в разговоре он мимоходом упомянул Афины и Эфес.