Виктория неприязненно скривилась, но не произнесла ни слова, позволяя Одинцову высказаться.

— Ты одеваешься, как… — Виктор поморщился и, я уверена, в последний момент заменил слово, рвущееся с языка, на другое. — Очень легкомысленно. Ведешь себя вызывающе, хамишь, огрызаешься и, чуть что, — готова нагрубить и даже ударить. — Он поджал губы и протяжно выдохнул через нос. Бросил на меня стремительный взгляд и снова сосредоточился на Виктории. — Но, несмотря на все это, я не могу о тебе не думать. Понимай это как хочешь: влечение, страсть, одержимость… Я надеялся, что избавился от твоего образа в своей памяти, но стоило только увидеть тебя вновь, как все вернулось. — Одинцов невесело хмыкнул и качнул головой. — Валькирия… Кто бы мог подумать! Я влюбился в валькирию и ревновал ее к собственному брату.

При этих тихо произнесенных словах лицо Виктории настолько забавно вытянулось, что я поторопилась прикрыться кружкой и подавить насмешливое хрюканье. Меня бы не поняли. Оба.

Тем временем Одинцов шумно вдохнул, выдохнул и, глядя в глаза Виктории, громко и четко произнес:

— Я искренне прошу у тебя прощения за все свои грубые слова и нелепые обвинения. Мой разум был помрачен от горя и ревности, и я хотел, чтобы эта боль так же терзала окружающих, как и меня.

Уж не знаю, сколько он репетировал свою речь, но она получилась достаточно проникновенной, чтобы каменное сердечко валькирии дрогнуло и она, несмело улыбнувшись, отрывисто кивнула. Голос Виктории от волнения сел, так что ей пришлось кашлянуть (я тут же подвинула в ее сторону заранее налитый стакан с водой, но его проигнорировали), и только после этого у нее получилось произнести:

— Твои извинения приняты.

Уж не знаю, кто в этот момент ощущал больше неловкости: Виктор или Виктория — оба отводили взгляды, но я запретила себе вмешиваться, тихо пофыркивая в кружку. Ну просто картину с них писать. Не меньше! А лучше экранизировать и срубить побольше баблишка. Дорогущий байк купить, на море отправиться, сеанс массажа у плечистого мулата заказать…

— Айя, увидимся вечером.

В мои радужные мечты вклинился голос валькирии, но, когда я проморгалась, та уже сбежала, напоследок хлопнув дверью. О? Что я пропустила?

Глянула на Одинцова, но тот сидел с задумчивым видом и взглядом, обращенным внутрь себя. Ну тут понятно. А Вики-то что сбежала?

Но, увы, мироздание на мои вопросы отвечать не торопилось, поэтому я выпроводила и второго участника Марлезонского балета, а затем и сама отправилась на прогулку. Причина ее была банальна: приобретение нового монитора взамен испорченного. Забавно, но со всеми этими встречами, решениями чужих проблем и прочими примирениями у меня практически не оставалось времени решать свои. И вроде не большая беда, но все равно отняла у меня почти два часа. Пока нашла нужную мне диагональ, пока оформила, пока донесла домой, подключила — вот и к вечеру дело подошло. Между делом позвонил Александр и попросил принести в клуб все имеющиеся материалы по детям, чтобы он тоже смог пробить их по своим каналам. Сделала и это, не только заново распечатав фото и персональные данные фигурантов дела, но и все свои выкладки. В итоге получилась довольно пухлая стопка бумаг, под которую пришлось искать мультифоры[8] и папку. Но и с этим непростым делом я справилась на отлично, остаток свободного времени посвятив себе и подготовке к предстоящей встрече.

За окном сегодня, как назло, пекло так, словно уже началось глобальное потепление, причем прямо на той улице, где я жила, так что буквально за десять минут до назначенного времени пришлось пересматривать свои планы и надевать что попроще, чтобы не свариться заживо. «Попроще» оказалось платье из категории «маленькое черненькое». Правда, оно было темно-синее, оттенка ультрамарин, но все равно — маленькое. Настолько, что, надев и покрутившись перед зеркалом, я поняла, что если пойду в нем в клуб, то обратно меня в нем уже не отпустят. И не в нем тоже. Вообще не отпустят. Если честно, я вообще не могла точно вспомнить, когда я его купила и зачем. Оно было красивое — бесспорно! Яркий, насыщенный цвет, идеальный крой, лежащий точно по фигуре, рукава три четверти из гипюра, скромный округлый вырез на груди и той же формы, но почти до середины спины — сзади. Одна беда — основная длина подкачала, подол буквально на несколько сантиметров прикрывал мои ягодицы, не позволяя увидеть нижнее белье. Нет, в таком точно Олафу показываться нельзя.

Или можно?

Покрутилась еще, чувствуя, как внизу живота все предательски сжимается от предвкушения, подняла волосы, прикусила губу, чуть выгнулась в спине… И фыркнула, закатив глаза. Ну и кого я обманываю? Красавица — не отнять. Но мозгов… Как у Виктории!

Нет, сейчас же снять и надеть паранджу! Или уже плечо не болит? Или я не на деловую встречу иду? То-то!

Но только я окончательно убедила себя, что всему свое время, как в дверь позвонили, и я приглушенно чертыхнулась. Почему-то занервничала, засуетилась, попыталась стянуть треклятое платье через голову, пять секунд спустя вспомнила, что сбоку есть потайная молния, под новую трель звонка сломала ноготь, а затем и собачку. Чертыхнулась вновь, в зеркале оценила масштаб бедствий — молнию заклинило намертво в самом верху, и, плюнув на последствия (ну, спасибо, Геката!), отправилась к двери.

Открывала, втайне надеясь, что это не Олаф. Но то ли Провидение от меня отвернулось, то ли Геката сегодня была в ударе, но как только стало ясно, что мои чаяния не оправдались и на пороге стоит не кто иной, как викинг, я вдруг вспомнила, что до нижнего белья дело не дошло, и я не только без бюстгальтера, но и без трусиков.

Вообще я не считала себя ханжой или излишне скромной в этом отношении женщиной, но когда мужской голодный взгляд прошелся снизу вверх, а затем обратно — смутилась так, что даже, кажется, покраснела. Отступила назад, неловко одернула подол, который даже на миллиметр не опустился ниже, и неуверенно пробормотала:

— Проходи, я сейчас. Переоденусь только…

Сделала еще шаг назад, поняла, что наступила не на пол, а на посторонний предмет (откуда?!), затем почувствовала, что нога предательски подворачивается и я падаю. Наверное, если бы не Олаф, метнувшийся мне на помощь, я сумела бы восстановить равновесие, но маятник качнулся, а вместе с ним качнулись и мы. То есть оба шмякнулись на пол. Причем я стала матрасом.

— У-у-у…

И не сказать, что больно ударилась. Скорее в груди росло понимание, что платье мне сегодня самостоятельно не снять, а кое-кто всемогущий сидит там у себя в чертогах и бессовестно глумится над моими попытками отсрочить неизбежное. А может, я не хочу? Может, он не хочет? Может, нам вообще не судьба?!

— Сильно ударилась? — немного приглушенно, но при этом откровенно обеспокоенно проговорил Олаф, приподнявшись надо мной на руках.