— Но тогда зачем им было огород городить? Могли бы справиться с такой задачей и собственными силами, — возразил Меркулов.

— Я задавал себе этот вопрос. Думаю, что это ошибка одного человека — конкретно губернатора. Он поднял волну, чего-то сильно испугавшись. А его соратники никакой политики тут не усматривают. Точнее, пытаются уверить, что не видят.

— А ты видишь?

— Есть кое-какие мысли, но я бы не хотел пока ими делиться, додумать бы надо.

— Вот это хорошо, что ты понимаешь. Ну а какие вопросы?

И вот тут Турецкий рассказал о встрече с Печерским и о его просьбе заняться делом его исчезнувших родственников, фабрикой которых завладел Васильчиков.

— Ты усматриваешь связь?

— Пока нет, но он как бы намекнул на такую возможность. Причем вскользь, без особой уверенности, скорее как аргумент в пользу своей просьбы. Но…

— Ясно, уже сомневаешься?

— Знаешь, Костя, у меня в разговоре с ним вдруг мелькнуло нечто… Может быть, без веской причины. Вот бывает, человек случайно не оговорился, а как бы проговорился. И тут же смикшировал, увел разговор в сторону, постарался сделать так, чтобы о его словах забыли. Нечто подобное я и почувствовал. Это из области скорее интуиции, чем уверенности.

— Ну почему же? Если не верить собственной интуиции, то чему же тогда вообще верить? Грязнов что по этому поводу думает?

— Еще не успел поговорить с ним. А с Печерским я встречался меньше часа назад.

— Посоветуйтесь… Он к понятию «интуиция» относится трезво…

— Ну да, как всякий генерал.

Меркулов на столь мелкий укол не отреагировал.

— А история, что ты рассказал мне, Саня, оставляет нехорошее впечатление. Так что, я думаю, вам надо, в рамках расследования убийства адвоката Васильчикова, присмотреться и к этому делу. Пускай Володя Поремский истребует дело Коробова, я правильно назвал фамилию пострадавшего?

— Правильно.

— И посмотрит, что и как. Надо ему съездить в колонию. Когда сообщите мне о вашем решении, я дам соответствующее указание. Но не раньше. А если новое расследование будет явно отвлекать вас в сторону, оставьте его в покое. Есть же областная прокуратура. И мы можем заставить ее, в конце концов, заниматься своим прямым делом. Словом, не затягивайте. Если больше вопросов нет, общий привет.

Вопросов не было. Зато ясность в некотором роде теперь появилась.

2

Они решили провести маленькую тактическую операцию — освободить от подслушивающих устройств номер Вячеслава Ивановича. Надо же было, в конце концов, где-то проводить срочные совещания!

С «акулой» Грязнова Володя Яковлев медленно обошел весь номер и снял «жучки» с телефонного аппарата и из электрических розеток в гостиной и спальне. Наверняка уже завтра, когда «слухачи» почуют неладное, они выберут для себя удобное время и снова расставят своих «насекомых». А может, и не станут, запасы у них тоже не бесконечны.

После этого провели совещание, где каждый отчитался в проделанной работе.

Галя прямо светилась от удачи.

Двое пожилых бомжей, обосновавшихся в подвале одного из близлежащих домов, имели обыкновение по вечерам, в позднее время, шарить по мусорным бачкам и урнам, набитым бутылками и банками из-под колы, соков и прочих напитков. Почему именно в поздний час? А потому, что рано утром на работу выходили дворники и опустошали тару для мусора. А вечерами, при свете фонарей, когда в сквериках еще отдыхали местные жители, играли в песочницах дети, а хозяева выгуливали собак, эти двое заброшенных миром людей с шикарными фамилиями Баринов и Князев выходить «на работу» стеснялись. Во всяком случае, именно так они объяснили свое поведение.

Во дворе, где произошло в ту ночь убийство, точнее, даже два — человека и его собаки, — они появились в последнюю очередь, с уже набитыми сумками, в которых позвякивало стекло и скрипел легкий металл сплющенных банок — их в пункте принимали хоть и за сущую мелочь, но стабильно. С пустыми бутылками иной раз даже больше возни. Не каждая приемщица возьмет.

Так вот, они ничего не опасались, ибо шел, по их понятиям, уже третий час ночи, и, следовательно, во дворе с небольшим сквером посредине никого не могло быть. А урны, расставленные по углам скверика, у металлических оград, четко белели во тьме набитой в них скомканной бумагой.

И тут они услыхали то, на что вовсе не рассчитывали. В глубине двора, у соседнего дома, образующего с первым корпусом как бы замкнутое пространство, громко заскулила собака. Этого еще не хватало! И Баринов с Князевым решили переждать. Они затаились в подворотне, спрятавшись за двумя большими мусорными баками, обследовать которые собирались в последнюю очередь.

И тут они услышали голос, окликнувший кого-то в темноте. Вроде бы вопрос: «Эй, кто там?» Что-то в этом духе. На что опять же из темноты, но гораздо ближе к ним раздался другой голос, помягче. Он спросил: «Роберт, это ты?» Так утверждал Князев. А вот Баринов возражал, он говорил, что голос просто узнал второго, но на всякий случай спросил: «Роберт?» А в ответ тот, первый, рассердился. Он закричал, причем грозно так, чего тебе, мол, надо? Будто знакомому. Ну а дальше показания обоих расходились. Баринов уверял, что тот, кто стоял ближе к ним, ответил: «Мне ничего от тебя не надо, а ты получи». Князев возражал, он слышал, как говоривший матерно выругался и закричал: «На, получи, гад!» А уже после этого грохнул выстрел. Тут они не спорили. И буквально несколько секунд спустя второй. Это, как они поняли, высокий человек во всем черном, который прошел быстро, почти пробежал, мимо них и скрылся за аркой, на улице, застрелил и собаку, потому что ее лай после второго выстрела сразу прекратился.

На вопрос, как выглядел этот черный человек, оба утверждали, что он, если судить по походке, молодой. Явно сухощавый. Неверный свет, вспыхнувший в окне на первом этаже, успел высветить его бледное лицо с глубоко запавшими глазами и острым носом, черную шапочку на голове. А в руке у него был чехол, какие носят обычно рыболовы, там они прячут свои удочки.

Бомжи не стали интересоваться, кто убит. Они побыстрее смотались из этого двора, едва четкие шаги убегавшего затихли за углом.

Составить субъективный портрет по их мимолетным наблюдениям, конечно, было нельзя, но они сказали, что если бы увидели еще раз этого человека в шапочке и чтоб он стоял в профиль, то, возможно, и узнали бы.

Перед глазами Турецкого почему-то на миг возник профиль Печерского. И рост, и… хотя нет, больше ничего схожего. Он заметно прихрамывает, а нос у него совсем не острый, а с горбинкой. Ничего общего…

Галя записала показания Князева и Баринова, после чего оставила им обещанный ужин — немного магазинной мясной нарезки, батон и бутылку водки, а они сказали, что еще поживут здесь, в подвале. Дворники не гонят, слава богу, на улице тепло, неприятностей они своим присутствием жильцам стараются не доставлять и грязи за собой тоже не оставляют — чего не жить?..