И вообще, в этом отступлении — этой ретираде без авангарда и арьергарда, с кучкой отчаявшихся людей, отбивающихся по колено в грязи и тине болота устаревшими сабельками, пока казаки дожидаются их на равнине — ничто не шло вразрез с истинными желаниями самого Контроля, вот только не таким образом ему виделось их исполнение — с Грейс, диктующей условия его капитуляции. И ничто из этого не избавило его от траурной скорби — не по власти, ускользающей из рук, а по человеку, которого он утратил.

Он остался докурить, когда Грейс ушла, похлопав его по плечу — вроде бы с искренней симпатией, но получилось как с пренебрежением. Хоть он и считал ее теперь коллегой, если и не совсем другом. Теперь пытаясь мысленно возродить образ биолога, ее облик, звук ее голоса.

— Что мне делать теперь?

— Я заключенная, — проговорила ему биолог со своей койки, отвернувшись лицом к стене. — С какой стати мне что-то вам говорить?

— Потому что я пытаюсь помочь вам.

— Правда? Или просто пытаетесь помочь себе?

На это ответа у него не было.

— Нормальный человек уже бы сдался. Это было бы совершенно нормально.

— А вы? — спросил он.

— Нет. Но я не нормальная.

— Как и я.

— И куда же нас это завело?

— Туда, где мы всегда и были.

Но на самом деле нет. Кое-что пришло ему в голову, когда он наконец узрел уборщика. Что-то насчет лестницы и лампочки.

Найдя фонарик, Контроль проверил его. Затем прошел мимо кафетерия, что к этому моменту своей повторяемостью уже набило оскомину, как будто проходишь через один и тот же терминал аэропорта несколько дней кряду, жуя все ту же резинку. У двери кладовой убедился, что в коридоре ни души, и быстро нырнул внутрь.

Темнота. Нашарил шнурок выключателя, потянул. Лампочка вспыхнула, но это почти не помогло. Как ему и запомнилось, из-за металлического абажура над лампочкой, свисающей совсем низко — всего на дюйм-другой выше его головы, — видны были только нижние полки. Все равно дотянуться уборщик мог только до них. Единственные полки, которые не были пусты, как явили тени, когда зрение приспособилось к сумраку.

Он чувствовал, что Уитби лжет. Что это и есть особая комната, которую Уитби предлагал ему показать, да только хвост поджал. Раз уж нельзя решить никакую другую загадку, он решит хотя бы эту. Головоломка. Развлечение. Не ускорило ли чудотворное вмешательство Лаури этот момент — или оттянуло его?

Медленно обшарив верхушку стеллажа, луч фонаря перебрался на потолок — футах в шести или семи над головой. Оставляющий впечатление какой-то незавершенности. Неровный и голый, нескольких оттенков, поверх деревянных реек сошлись крест-накрест две балки — и словно его построили вокруг стеллажей. Стеллажи продолжали возноситься, все такие же пустые, до самого потолка — и дальше, сквозь него. Он едва разглядел сквозь брешь, что за потолком пошел следующий ряд полок. Потратив еще с минуту на осмотр, Контроль заметил тонкий, почти невидимый прорез вдоль двух балок, образующий квадрат. Люк? В потолке.

Контроль поразмыслил над этим. Он может вести просто в воздуховод или в очередную кладовую, но в попытке представить, где эта комната расположена на плане здания, он учел, что она находится как раз напротив любимого местечка Уитби в кафетерии, и это означает, что, если между ними расположена лестница на третий этаж, то наверху должно быть обширное пространство, приткнувшееся под лестницей.

Он взялся планомерно отыскивать лестницу — и нашел складную, спрятанную в заднем углу под брезентом. Переставляя ее на место, задел лампочку, сбив пыль, и пространство ожило клубящимся, мерцающим светом.

На верхушке лестницы он снова включил фонарь и, неловко действуя свободной рукой, надавил на потолок в центре полускрытого квадрата. С такой высоты он отчетливо увидел, что «потолок» — на самом деле платформа, прилаженная вокруг стеллажей.

Люк со скрипом уступил. Контроль сделал долгий выдох, чувствуя тревогу и чуть скользкую поверхность перекладин лестницы. Открыл люк. Тот откинулся на пружинных петлях плавно, беззвучно, будто их только что смазывали. Контроль посветил фонарем на пол, перевел его на полки, подымающиеся с обеих сторон еще на восемь-девять футов. Там никого. Вернулся к центральному пространству — дальней стене, а затем наклонному настоящему потолку.

Увидел уставившиеся на него лица, уловил впечатление массивных силуэтов и каких-то письмен.

Едва не выронил фонарь.

Поглядел снова.

Вдоль стены и части потолка кто-то намалевал грандиозную фантасмагорию гротескных монстров с человеческими лицами. А конкретнее, наляпал и размазал масляную краску в духе примитивизма сочными, насыщенными красными, синими, зелеными и желтыми тонами, образующими подобие тел. Пиксе-лизованные портреты представляли собой увеличенные фотографии лиц персонала Южного предела, позаимствованные из системы безопасности.

Один образ доминировал, протянувшись вверх по стене, с головой, взирающей с наклонного потолка вниз с диковинным ощущением трехмерности. Остальные образовывали созвездия вокруг этого изображения, а дальше шли мятущиеся строки и фразы, существующие среди буйной патины вычеркиваний, закрашиваний и прочих помарок, словно кто-то перерабатывал слова на компост. Была и граница — кольцо из красного огня, преобразующееся на концах в двуглавое чудище с Зоной Икс в брюхе.

Контроль неохотно подтянулся в это пространство, держась пониже, чтобы распределить вес на большой площади, пока не убедился, что платформа выдержит его. Она выглядела вполне солидно. Встал слева, рядом со стеллажом, и принялся изучать живопись перед собой.

Фигура, доминирующая на фреске или росписи — или какое тут слово более уместно, — изображала существо наподобие помеси гигантского борова и слизняка с бледной шкурой, испещренной подобием парши из светло-зеленого мха. Стремительные, широкие мазки рук и ног наводят на мысль о свиных конечностях, но каждая с тремя толстыми пальцами на конце. В средней части располагались еще придатки.

Голова наверху слишком хлипкой шейки, набросанная полупрозрачным розово-белым, была бесформенной, но держалась на лице, прилепленном к нему клеем, поблескивавшим в луче света. Контроль узнал это лицо, виденное в материалах, — психолог последней одиннадцатой экспедиции, в стенограмме перед смертью от рака сказавший: «В Зоне Икс было довольно красиво, довольно мирно». И как-то расплывчато улыбнувшийся.

Но изображен он был каким угодно, только не умиротворенным. С помощью фломастера некто — Уитби? Уитби — превратил лицо в маску крайнего, недоуменного страдания со ртом, разверстым в нескончаемом «О».

Справа и слева выстроились другие существа — этакий частный пантеон, этакая частная галерея смыслов — с другими узнаваемыми лицами. Директриса предстала в облике совершеннейшего вепря, утыканного растительностью, заместительница директора — чем-то вроде беконной хрюшки или хорька, Чейни — медузы.