Деревянная, без ковра, лестница вела на второй этаж. Здесь, в передней части дома, располагалась кухня, а за ней — небольшая столовая. Кухня была поразительно хорошо организована и оборудована: эта комната явно принадлежала женщине, умевшей готовить, хотя ни в самой кухне, ни в столовой не было ни малейшего признака, что ими недавно пользовались. Кейт и Дэлглиш поднялись еще на один пролет. Здесь располагалась комната для гостей: две односпальные кровати с одинаковыми, туго натянутыми покрывалами, и душевая с туалетом, чьи окна смотрят на внутренний дворик. И снова ни в одном из помещений не видно ни следа чьего-либо пребывания. Комната над гостевой была почти точной ее копией, но здесь стояла только одна односпальная кровать, и эта спальня совершенно явно была спальней самой мисс Грэдвин. На прикроватном столике стояла угловатая современная лампа, каретные часы — их тиканье звучало слишком громко в тишине комнаты, и лежали три книги: «Биография Пипса»[25]Клэр Томалин,[26]томик стихов Чарлза Козли[27]и сборник современных рассказов. На полке в ванной комнате нашлось очень мало флаконов и баночек, и Кейт, из женского любопытства протянувшая было к ним руку, тут же ее отдернула. Ни она, ни Дэлглиш никогда не вступали в интимный мир жертвы без того, чтобы сознавать, что их присутствие, хотя и совершенно необходимое, есть вторжение в святая святых частной жизни. Дэлглиш знал, что Кейт всегда проводит строгое различие между теми предметами, что им нужно осмотреть и забрать с собой, и теми, что пробуждают естественное любопытство по поводу жизни, которая навсегда избавилась от власти людей причинять боль или хотя бы вызывать чувство неловкости. Кейт только заметила:

— Не похоже, чтобы она как-то пыталась закамуфлировать свой шрам.

Наконец они поднялись на самый верхний этаж и вошли в комнату, которая тянулась во всю длину дома, с окнами, выходящими и на запад, и на восток, открывая панораму Сити. Только здесь Дэлглиш со всей силой стал ощущать, что психологически соприкасается с ее хозяйкой. В этой комнате она жила, работала, отдыхала, смотрела телевизор, слушала музыку, не нуждаясь ни в ком и ни в чем, чего не было внутри этих четырех стен. Одну из них почти полностью скрывал книжный шкаф с элегантной резьбой и перемещающимися полками. Дэлглиш увидел, что Роде Грэдвин было столь же важно, как для него самого, чтобы книги точно подходили по размеру к высоте полок. Ее письменный стол красного дерева, слева от шкафа, по стилю походил на эдвардианский. Он был скорее практичным, чем декоративным, с ящиками с обеих сторон; с правой стороны они были заперты. Над столом помещалась полка с подставкой для картонных ящиков с документами. По другую сторону комнаты стояли удобный диван с подушками, мягкое кресло, повернутое к телевизору, с небольшой скамеечкой для ног, а справа от черного викторианского камина — кресло с высокой спинкой. Стереофоническая аппаратура была вполне современной, но не бросающейся в глаза. Слева от окна они увидели маленький холодильник, наверху которого стоял поднос с электрокофеваркой, кофемолкой и единственной кружкой. Здесь, набрав воды из крана в ванной, этажом ниже, Рода Грэдвин могла приготовить себе кофе, не спускаясь на три лестничных пролета на кухню. Здесь не так уж легко жить, но Дэлглиш и сам чувствовал бы себя в нем как дома. Они с Кейт передвигались по комнате, не произнося ни слова. Дэлглиш увидел, что через восточное окно можно выйти на небольшой балкон из кованого железа, с коваными же ступенями, ведущими вверх, на крышу. Он открыл окно в холодную свежесть раннего утра и стал подниматься наверх. Кейт за ним не последовала.

Отсюда до его собственной квартиры в Куинхите, высоко над Темзой, можно было дойти пешком, и он посмотрел в сторону реки. Даже если бы у него хватило времени или нужно было бы пойти туда, он знал, что не застанет там Эмму. Хотя у нее был ключ, она, приезжая из Кембриджа в Лондон, никогда не появлялась у него дома, если знала, что его там нет. Он понимал, что это — одна из составляющих ее сознательной отстраненности от его работы, ее граничившего с наваждением, хотя и не высказанного, стремления не вторгаться в его личную жизнь — личную жизнь, которую она высоко ценила, потому что понимала ее и сама в ней участвовала. Любимый ведь не приобретение, не трофей, которым ты владеешь. Какая-то часть личности всегда остается неприкосновенной. В самом начале их любви, когда ночью она засыпала в его объятиях, а в ранние утренние часы он тянулся к ней снова, он вдруг понимал, что ее уже здесь нет. И утренний чай он относил ей в комнату для гостей. Теперь это случалось уже не так часто. Поначалу такое стремление отделиться его беспокоило. Не решаясь спросить ее об этом прямо отчасти потому, что боялся услышать ответ, он делал собственные выводы. Из-за того, что он не говорит или не желает откровенно говорить о реалиях своей работы, ей необходимо отделить любовника от детектива. Они могли разговаривать о ее работе в Кембридже и часто говорили об этом, порой с удовольствием споря, так как оба страстно любили литературу. Но его работа не могла стать общей почвой для разговора. Эмма вовсе не была глупа или сверхчувствительна, она признавала важность его профессии, но он понимал, что его работа пролегла между ними, словно неисследованная земля, поросшая кустарником и к тому же опасно заминированная.

Дэлглиш пробыл на крыше менее минуты. С этого высокого уединенного места Рода Грэдвин могла наблюдать, как заря трогает шпили и башни Сити, окрашивая их своим светом. Сейчас, спустившись вниз, он снова присоединился к Кейт и сказал:

— Пожалуй, надо начать с документов.

Они сели за стол бок о бок. На всех ящиках красовались аккуратные наклейки. Тот, что обозначался именем «Сэнкчуари-Корт», содержал копию договора о сложной аренде — в настоящий момент, как обнаружил Дэлглиш, оставалось еще шестьдесят семь лет до окончания ее срока, переписку с поверенным, записи о материалах и расценках, касающихся ремонта и содержания дома. Для поверенного и агента Роды Грэдвин в ящике были специальные папки, обозначенные их именами. В другом ящике, с наклейкой «Финансы», находились сообщения о ее балансе в банке и регулярные отчеты ее банкирской конторы о состоянии ее вкладов. Просмотрев эти документы, Дэлглиш был поражен тем, как хорошо шли у нее дела. Она была обладательницей почти двух миллионов фунтов и портфеля обычных акций и государственных облигаций в равных долях.

— Вообще-то, — сказала Кейт, — этим отчетам следовало бы лежать в запертых ящиках стола. Такое впечатление, что она не беспокоилась, что кто-то непрошеный может узнать, как она богата. Вероятно, она была уверена, что в ее доме нечего об этом тревожиться. А может быть, ее это не очень сильно заботило. Она ведь жила вовсе не как богатая женщина.