Доронин хочет возразить, жаждет возразить, но все-таки кивает. С усилием кивает, кривясь и морщась.

Я сажусь в машину, выкручиваю руль и утапливаю педаль газа в полу. Нутро внутри скручивает. Нет такой вещи, как мужское предчувствие. Вместо нее у нас чутье. И мое исходит на крик.

Пока еду, пробую дозвониться еще несколько раз, и каждый раз одно и тоже: гудки и голосовая. Я сворачиваю на трассу и звоню Вэлу, чтобы убедиться, что в баре Громовой нет. Если бы была, «Безнадега» дала бы мне об этом знать. Вэл, ожидаемо, сообщает только о толпе страждущих, среди которых снова Игорек.

Удивительная настойчивость для того, кто меня ненавидит.

Я паркуюсь во дворе, проскальзываю в подъезд, потом в квартиру. Темную и почти пустую. Элисте тут нет, только кот. Сидит, смотрит, дергает ушами.

- Где твоя хозяйка, Вискарь?

«Мя», - отвечает животное, не моргая, потом начинает вылизываться.

Я прикрываю глаза, втягиваю носом воздух, прислушиваюсь. Биение ее сердца где-то… здесь… Где-то наверху. На крыше.

Что Громова там делает?

Лифт едет непростительно долго, так же долго поднимает меня на последний этаж. Я просачиваюсь сквозь чердачную дверь, поднимаюсь по лестнице вверх, выхожу на крышу.

Тут ветер, звуки и шорохи ночного города, дождь.

Громова сидит на краю, свесив ноги вниз, курит и пьет, что-то тихо мурлычет себе под нос. Огонек сигареты, как светлячок, оставляет красные разводы на чернильном полотне. Вот-вот погаснет из-за дождя. Узкая спина напряжена, волосы влажные, взъерошенные и растрепанные ветром.

Я подхожу к Лис, сажусь рядом, смотрю на город. Теперь я слышу, что она поет: «Night of the hunter». Песня мрачная, Эли улыбается. Не поворачивает ко мне головы, ничего не говорит, продолжает петь и курить.

Я слушаю, успокаиваюсь, расслабляюсь, только сейчас понимая, как был напряжен и взвинчен.  Смотрю на огромный город в огнях машин, фонарей, витрин и домов. Делаю глоток из бутылки. Там текила, как в первую нашу встречу. Я кривлюсь, потому что больше люблю коньяк, водку или бурбон. Но делаю еще один глоток. Эли все еще на меня не смотрит, даже когда заканчивает петь. Тишина заворачивает нас обоих в себя, ложится на плечи, проникает в кровь и дыхание. Громова тушит сигарету в луже на широком бортике крыши, смотрит на окурок в своих пальцах, сжимает его в кулаке. Тянется.

- Почему ты не рассказал Бемби о том, что представляют из себя собиратели? – спрашивает тихо, снова устремляя взгляд на город под нами. Так тихо, что мне едва удается расслышать слова из-за шума ветра и стука капель о металл.

- Думал, ей будет достаточно увиденного, показанного тобой, - отвечаю.

- Ей надо рассказать, - Эли будто разговаривает сама с собой. – Возможно, показать. Думаю, стоит передать Варю смотрителям.

- Я дал ей еще один день для принятия решения. Если завтра Кукла скажет, что все еще хочет быть собирателем, я позвоню Доронину.

- Хорошо, - улыбается Громова коротко, - почему ты зовешь ее Куклой?

- Она пустая, - отвечаю. – Мелкая, ненастоящая, без собственных мыслей и желаний, без целей. Она – выкидыш этого времени, Эли, в самом отвратительном его проявлении. В ее голове – мусор, рекламные клише и голливудские идеи о мире во всем мире, а сверху этого осознание своей значимости и уникальности.

- Ты только что нарисовал какого-то урода, Аарон, - передергивает плечами Эли. – Варя не так плоха.

- Я у нее в голове каждую ночь, Эли, слежу за тем, чтобы не стало хуже. Поверь, я знаю, о чем говорю.

Громова бросает на меня какой-то непонятный, изучающий взгляд, потом снова передергивает плечами и отворачивается.

- Пусть так. Но Варя еще может измениться, она молода, - еще одно легкое пожатие плечами и немного задумчивое продолжение. – Перед тем, как ты сдашь ее Доронину, я все же хочу рассказать Бемби о том, кто мы. Что ты ей ответил, когда она спросила тебя, почему стала вдруг иной, хотя была человеком?

- Кукла не спрашивала, - пожимаю плечами.

- То есть как? – Лис поворачивает ко мне голову так резко, что с ее волос срываются капли дождя, падают мне на лицо. Я только руками развожу.

- Я же говорю, что умом она не блещет. Наверняка, сочинила для себя очередную сказку и поверила в нее. Люди, по большей части, не хотят знать правду. Особенно когда она не вписывается, рушит устоявшийся порядок, когда пугает, когда мерзкая и грязная.

- Она когда-нибудь спросит.

- Наверняка, - киваю. – Когда будет готова. Что сегодня случилось, Лис? Что произошло в парке и почему ты пьешь?

- Пью… просто устала. Хочу перестать думать. Оказывается, это не так просто, как все привыкли полагать, - немного нервно усмехается. – А в парке… Там труп. И я. Он вырвал ей горло и язык. Все, что поместилось, сложил в ладони, остальное выкинул рядом, прислонил аккуратно, так, чтобы я обязательно увидела, поправил одежду, волосы. Вообще никуда не торопился. Все очень показательно, без лишней суеты. Кровь вокруг. Давно не видела так много крови, ее запах все еще у меня во рту, - Эли разжимает кулак, и остатки сигареты сбрасывает ветром вниз.

- Ты сказала, «чтобы ты увидела»…

- Не знаю, - качает головой Эли. – Но у меня почему-то именно такое ощущение. Возможно, я не права. Но… - Громова поворачивается всем корпусом, отбирает у меня бутылку, делает большой глоток и встает на ноги, спрыгивает на крышу.

- Но? – я оказываюсь там же следом за ней.

- Ты ведь говорил с Дорониным? Уверена, что говорил, парни еще там, а твоя машина стояла у входа. Мне Ковалевский мозг вытрахал своими вопросами, какого хрена я приехала туда вместе с тобой, почему…

- Не делай так больше, - морщусь я.

Элисте идет немного впереди, идет уверенно, быстро, но после моих слов останавливается и удивленно оглядывается через плечо.

- Не делать как?

- Не произноси в одном предложении Ковалевский, себя и вытрахал.

Глаза Эли становятся огромными, она смотрит с недоверием, иронией, на лбу сексуальная складочка.

- Ты же это не серьезно.

- Я очень серьезно. Ковалевский – твоя Кукла, Эли.

- Нет, - фыркает она, - он – трусливый лев.

Я не сразу соображаю, о чем она, а когда доходит, удивление уже на моем лице.

- А я тогда кто? – останавливаюсь в нескольких сантиметрах от Громовой, втягиваю ее запах, смотрю в глаза цвета безоблачного осеннего неба. Собственный голос низкий.

- Не знаю, возможно, король гоблинов? – отчего-то шепчет. Между нами снова разряды и электричество. - Джарет?

- Это другая сказка, Лис, - качаю головой, склоняясь к губам. Они холодные и влажные из-за дождя, пахнут алкоголем, табачным дымом и Эли. Сладкие и бархатные. Я притягиваю Громову, вжимаю в себя, обнимаю одной рукой узкую талию, вторую кладу на затылок, зарываясь пальцами в короткие пепельные пряди. У нее влажные волосы, мягкие, тело прохладное и тонкое. Ее руки скользят мне под футболку, ногти царапают кожу на пояснице. Громова дразнит, не пускает мой язык внутрь, ласкает кончиком собственного мою нижнюю губу, прикусывает резко и отрывисто, отстраняется на миг. Глаза блестят, взгляд затуманен.