— Ну тогда.., иди. Иди, чего встал? — Я тебе мешаю?

— Это покупатели.

— Я вижу. Вы купите что-нибудь? — вдруг напрямую спросил он у Кравченко.

— Не решили еще… — С высоты своего роста он покосился на собеседника. — А ты что-то собирался нам посоветовать, мальчик?

За этого «мальчика», брошенного таким пренебрежительным тоном, Катя готова была задушить Вадьку, но…

Парень молча повернулся и скрылся за дверью. Двигался он на удивление бесшумно и легко для своих габаритов. И тут они услышали, как под окнами дома остановилась машина.

— Слава Богу, явился. Интервьюируй своего ментовского благодетеля и мотаем отсюда. Надоело, — шепнул Кравченко. Не это приехал не Белогуров. Новоприбывший, наверное, был самым красивым мужчиной, какого Кате довелось видеть в жизни, а не на телеэкране. Она даже смутилась в первую секунду. А Кравченко выпятил грудь, став сразу похожим на драчливого забияку-петуха.

— О, да у нас покупатели! — Красавец радушно заулыбался. Кате стало ясно — этот тип отлично знает, какое сногсшибательное впечатление он производит на женщин. — Что-нибудь вас уже конкретно заинтересовало у нас?

Катя ответила не сразу. В первую минуту она хотела было уже представиться, объявить, по какому вопросу приехала к владельцу галереи, но.., что-то вдруг ее остановило. Во-первых, самого Белогурова не было, а просвещать его сотрудников насчет всего происшедшего она не могла, да и не хотела. А во-вторых, в ней снова взыграло прежнее любопытство: кто эти дети, этот ослепительный «король-солнце» во плоти? Она решила не торопиться открывать свои карты, а разыгрывать роль и дальше. Хотя ее посетило дурное предчувствие: вряд ли они с Вадькой производят впечатление людей, кому по карману прицениваться к полотнам Григорьева и Кончаловского. Тем временем Кравченко (он порой сек сложившуюся ситуацию с лету) бесцеремонно ткнул пальцем в «Даму в красном» (небольшое полотно в скромной черной раме).

— Это нас заинтересовало. Но мы с женой хотели бы сначала просмотреть весь каталог. Полностью.

— Тогда прошу садиться. — Красавец указал на кресла у окна. — Лекс, детка, организуй нашим гостям кофейку. А… Женька уже закончил уборку?

— Пылесос наверху вроде не гудит. Впрочем, я не надзираю за твоим Женькой, — ответила она и спросила у Кравченко:

— Вам черный кофе или со сливками?

Катя долго потом вспоминала это плачевное валяние дурака, когда они (хочешь не хочешь, а Кравченко ткнул пальцем в одну из самых дорогих картин) «приценивались» к Борису Григорьеву. Ей приходилось напрягать всю свою память, чтобы выудить из нее скудные сведения об этом художнике. Ее спасло то, что ее собеседник — в конце концов они познакомились, его звали Егор Дивиторский — и сам, как говорится, не очень-то был «в курсах».

О Борисе Григорьеве Катя знала лишь самое общее: некогда, в начале века, принадлежал к объединению «Мир искусства», подолгу жил за границей, после революции эмигрировал и считался в Европе и Америке одним из самых дорогих и известных русских портретистов.

Кравченко, прищурившись, разглядывал картину:

— Егор, я хотел вас спросить.., что-нибудь в этом духе, этого же художника, но… — Он щелкнул пальцами.

Дивиторский снова заученно радушно улыбнулся. Катя отметила: перед ними представитель отлично вышколенного персонала. Видимо, за его плечами большой опыт работы с клиентами, которых «ни в коем случае нельзя упускать». Она поежилась: ой, что будет, если он в конце концов догадается, что они не только не в состоянии заплатить за картину, но, наверное, даже и за раму к ней!

Наблюдая за Дивиторским, Катя отметила и еще одну любопытную, на ее взгляд, деталь: несмотря на приветливость и радушие, он, однако, ни разу не взглянул в глаза клиентам — взор его блуждал где-то… На стене висело несколько гравюр под стеклом. Дивиторский смотрел на них — в стекле отражались смутные контуры его силуэта. Позже, когда он уже провожал их, Катя отметила, что и в холле он не пропустил ни единого зеркала. «Впервые вижу, чтобы мужчина так себя жадно рассматривал, словно престарелая кокетка», — подумала она. — В этом же духе… Понимаю, кажется, — Дивиторский кивнул. — Не подходит под интерьер дома — так нам обычно говорят клиенты. Ну что ж… Правда, живописных работ Григорьева у нас в галерее больше нет, но.., вот каталог, прошу. Есть рисунки, его графика. Вот, например, серий карикатур для журнала «Сатирикон», наброски к иллюстрации книг — это для Саши Черного, Салтыкова-Щедрина. Вот, обратите внимание, — он указал на одну из страниц каталога, — это эскиз декораций к опере «Снегурочка». Мне мой шеф говорил: чрезвычайно редкая вещь. Григорьеву заказали оформление декораций в Большом, но по какой-то причине премьера оперы не состоялась. А вот это эскизы для оформления Григорьевым артистического кабаре «Привал комедиантов».

Катя с интересом листала каталог. Ничего не скажешь, богатое собрание. Этот Белогуров (ей снова, как назло, вспомнились из его лика лишь белые джинсы) — знаток русского искусства первой половины XX века и весьма удачливый коллекционер. Интересно, откуда у него все это?

— Рисунки и эскизы мы тут не демонстрируем, — Дивиторский кивнул на стену. — Но если что-то вам приглянулось — нет проблем.

Кравченко со скучающим видом вздохнул.

— Чудненько, чудненько. — Он отхлебнул кофе, поданное девочкой. — Знаете ли, Егор.., какое имя у вас звучное, славянское. Пора, пора нам вспомнить свои национальные корни: Егорий Храбрый, Егорий Победоносец… Ты не находишь, Катюша? Но видите ли… Нам с женой хотелось чего-нибудь… — Он снова щелкнул пальцами, словно подыскивая слово для некоего «рожна» (как назвала это про себя Катя). Она быстренько уткнулась в каталог, чувствуя, что вот-вот не выдержит, и тогда весь этот смехотворный балаган лопнет, и они просто опозорятся на веки вечные.

— Кажется, я понимаю, — Дивиторский наконец впервые за беседу посмотрел на Катю и усмехнулся краешком губ. — Одну минуту… — Он прошел в боковую дверь, в кабинет, быстро вернулся. — Вот, взгляните на это, — уже протягивал он раскрытый фотоальбом. На фото была изображена некая книга. — Это иллюстрированный альбом Григорьева «ntmte». Библиографическая редкость. Вышел в Париже в 1918-м. — Дивиторский не говорил, а читал все это по какому-то отксерокопированному списку, который держал в руках. — Тираж всего тысяча экземпляров. Рисунки Григорьева: «Парижские кафе», «Женщины» — сплошной эрос во плоти. — Он снова усмехнулся, скользнув жестким взглядом по Кате. — Этой книги в настоящее время у нас нет. Но по вашему специальному заказу мы могли бы ее поискать и попытаться достать. Естественно, это будет стоить очень и очень…

— Ну, о деньгах, я думаю, есть смысл говорить только с Белогуровым, — премило промурлыкал Кравченко. — Катюш, что ты скажешь?

— Это, видимо, нечто в духе Тулуз-Лотрека. — Катя напыжилась так же, как и «драгоценный В. А.» (валять дурака, так уж валять!). — Это стильно. Престижно… Но думаю, раз владелец галереи отсутствует, есть время хорошенько все обдумать — брать или отказываться. И в следующий раз…