Равик взглянул на Жоан. Она ответила ему улыбкой. Бледное, утомленное, еще более тонкое, чем обычно лицо. В своей нежной усталости оно казалось ему прекраснее, чем когда-либо, этим волшебным сумрачно-тихим утром, уже полностью поглотившим вчерашний день, но еще не обозначенным никаким определенным часом. Чудесное утро безмятежно парило над землей, не ведая времени, страхов и сомнений…

Впереди показалась и стала медленно надвигаться на них размашистая дуга

Антибской бухты. Становилось все светлей. Как бы заслоняя собою голубеющий день, в бухте маячили серые силуэты четырех военных кораблей: крейсер и три эсминца. Видимо, они пришли ночью. Низкие, угрожающие, безмолвные, стояли они на фоне отступающего перед ними неба. Равик посмотрел на Жоан. Она уснула, положив голову ему на плечо.

Равик направлялся в клинику. Прошла уже неделя, как он вернулся с побережья. Внезапно он замер на месте. Картина, открывшаяся ему, удивительно напоминала детскую игру. Воздвигаемое здание сверкало на солнце, словно его собрали из деталей игрушечного строительного набора. Оно стояло в ажурной паутине лесов, сквозь которую просвечивало голубое небо… как вдруг в одном месте леса качнулись и соскользнувшая с них балка с человеческой фигурой на ней начала медленно опрокидываться, подобно падающей спичке, на которой сидит муха. Балка падала и падала, ее падение казалось бесконечно долгим. Фигурка теперь отделилась и походила на маленькую куклу с раскинутыми руками, неловко парившую в воздухе. Весь мир будто застыл на мгновение в мертвой тишине. Все вокруг было неподвижно – ни ветерка, ни вздоха, ни звука… Лишь маленькая фигурка и массивная балка падали и падали…

Затем все внезапно зашумело, задвигалось. Только теперь Равик почувствовал, что у него перехватило дыхание. Он побежал.

Пострадавший лежал на мостовой. Минуту назад улица была почти пуста. Теперь она кишела людьми. Люди бежали со всех сторон, словно услыхали набат. Равик протиснулся сквозь толпу. Он увидел, что двое рабочих пытаются поднять пострадавшего.

– Не поднимайте! Пусть лежит! – крикнул он. Люди расступились и дали ему дорогу. Рабочие держали пострадавшего на весу.

– Опускайте тише! Осторожно! Тише!

– Вы кто? – спросил один из рабочих. – Врач?

– Да.

– Отлично.

Пострадавшего положили на мостовую. Равик опустился перед ним на колени и выслушал сердце. Затем, расстегнув взмокшую от пота рубашку, ощупал тело.

– Что с ним? – спросил рабочий, обращаясь к Равику. – Он без сознания?

Равик отрицательно покачал головой.

– Так что же? – опять спросил рабочий.

– Умер.

– Умер?

– Да.

– Как же так? – растерянно проговорил рабочий. – Ведь мы только что вместе обедали.

– Врача! – неожиданно донеслось из задних рядов толпы, обступившей их плотным кольцом.

– Что случилось? – спросил Равик.

– Врача! Скорее!

– Да что случилось?

– Женщина…

– Какая женщина?

– Ее ушибло упавшей балкой!.. Истекает кровью!

Равик стал протискиваться сквозь толпу. На куче песка около ямы с известью лежала женщина в длинном синем переднике. Ее морщинистое лицо было мертвенно-бледным, остановившиеся глаза напоминали потухшие угли. Из раны в области груди, почти под самым горлом, маленьким фонтанчиком била кровь. Она била прерывистой косой струйкой вверх и вбок, и это странным образом не вязалось со всем видом женщины, лежавшей прямо и неподвижно. Черная лужица у нее под головой быстро впитывалась в песок.

Равик зажал артерию и тут же достал пакет с бинтом из узкой фельдшерской сумки, которую постоянно носил при себе.

– Подержите! – .обратился он к людям, стоявшим около него.

Четыре руки одновременно протянулись к сумке, но она все же упала на песок и раскрылась. Он выхватил из нее ножницы, тампон и вскрыл пакет с бинтом.

Женщина по-прежнему лежала молча, глядя прямо перед собой немигающими глазами. Тело ее напряглось и словно окаменело.

– Не волнуйся, мать, – сказал Равик, – все будет в порядке.

Удар пришелся в плечо и шею. Плечо было раздроблено, ключица сломана. Размозженный сустав, по-видимому, не сможет больше сгибаться.

– Так. С левой рукой мы покончили, – сказал Равик и стал осторожно ощупывать затылок. Кожа была в ссадинах. Продолжая обследование, он осмотрел ногу и обнаружил вывих ступни. Серые чулки, много раз штопанные, но без единой дырочки; черная подвязка ниже колена – сколько раз он видел все это. Черные латаные туфли, шнурки, завязанные двойным узлом.

– Кто-нибудь вызвал «скорую помощь»? – спросил он.

Ему ответили не сразу.

– Вызвали, кажется… Полицейский позвонил, – сказал кто-то немного погодя.

Равик поднял голову.

– Полицейский? Где он?

– Там… возле убитого…

Равик встал.

– Ну, тогда все в порядке.

Он хотел уйти. В это время сквозь толпу протиснулся полицейский – молодой человек с блокнотом в руке. Он нервно слюнявил огрызок карандаша.

– Минуточку, – проговорил полицейский и стал что-то записывать.

– Тут все в порядке, – сказал Равик.

– Минуточку, мсье.

– Я очень спешу. У меня срочный вызов.

– Минуточку, мсье. Вы врач?

– Я перевязал артерию, вот и все. Остается дожидаться «скорой помощи».

– Одну секунду, мсье! Я должен записать вашу фамилию. Вы ведь свидетель.

– Я не видел, как случилось несчастье. Пришел позднее.

– Все равно, я должен все записать. Это очень тяжелый случай, мсье!

– Вижу! – сказал Равик.

Полицейский спросил у женщины ее фамилию. Женщина молчала. Невидящими глазами она в упор глядела на него. Обуреваемый непомерным усердием, полицейский нагнулся над ней. Равик огляделся. Толпа окружила его стеной. Пробиться было невозможно.

– Послушайте, – обратился он к полицейскому. – Я очень спешу.

– Прекрасно вас понимаю, мсье! Тогда тем более не усложняйте дело. Я должен записать все по порядку. Вы свидетель, а для нас это очень важно. Вдруг женщина умрет?

– Она не умрет.

– Этого никогда нельзя знать заранее. К тому же, очевидно, придется решать вопрос о пособии за увечье.

– Вы вызвали «скорую помощь»?

– Это сделал мой коллега… Да не мешайте же мне, иначе мы никогда не покончим с этим.