В то время Скенази вела колонку в газете New York Sun, где и описала приключение своего сына. Через несколько часов после того, как газета вышла, в прессе ее тут же заклеймили как «самую плохую мать в Америке». Все женщины из ток-шоу The View[46]проявили редкое единодушие, осуждая решение Ленор. Более вежливые мамы других четвероклассников во дворе, по словам Скенази, говорили что-то вроде «ну да, это нормально, я тоже разрешу своему сыну так делать… когда он будет учиться в колледже». Ленор Скенази взяла этот случай за основу и написала удивительно остроумную книгу под названием Free-Range Kids, How to Raise Safe, Self-Reliant Children («Дети на свободном выгуле»), где рассеивала родительские страхи, показывая, насколько многие из них нелепы.

Позже я познакомился со Скенази. Я восхищаюсь ею и совсем не собираюсь обскакать ее в соревнованиях, кто из нас худший родитель, но… когда моему сыну было тринадцать, он один поехал в Лондон на две недели. Конечно, это было давным-давно, в 1982 году, тогда родителям было проще доверять детям, чем сейчас. Он сказал о поездке нам с матерью весной, когда ему было еще двенадцать. Сын планировал заработать на поездку сам, поэтому мы не могли отказать ему по причине отсутствия денег. Спланировать путешествие он тоже собирался сам. На самом деле к тому моменту он его уже почти спланировал. Он хотел доказать самому себе, что может самостоятельно организовать поездку и сделать что-то сложное без помощи взрослых. Еще он хотел посмотреть на сокровища замков и музеев, о которых читал и которые видел в игре Dungeons and Dragons («Подземелье и драконы»). До этого он никогда не был за границей. Если уж на то пошло, то там никогда не были ни я, ни его мать.

Мы были в замешательстве и объясняли, что отказываем ему совсем не из-за возраста, а потому что у него диабет. У него был (и до сих пор есть) диабет первого типа. С десяти лет, то есть с тех пор, как обнаружилось заболевание, он постоянно замерял уровень сахара, колол себе инсулин и соблюдал диету. Сын делал ровно то же самое, что и любой известный мне взрослый диабетик. Кроме того, инсулинозависимому человеку опасно путешествовать одному. Всегда существует риск гипогликемии, когда резко становится плохо, вплоть до потери сознания. А что если это случится, когда он будет один в чужой стране и никто ему не поможет?

На это сын ответил: «У меня всегда будет диабет. Если вы говорите, что я не могу путешествовать из-за диабета, это значит, что я никогда не буду путешествовать один. Я с этим не согласен. Я не хочу, чтобы болезнь мешала мне делать то, что хочется. Когда я стану старше, то буду ездить один и вы меня не сможете остановить. Если вы меня не отпускаете не из-за возраста, то в чем разница между поездками в одиночестве сейчас и в мои восемнадцать, тридцать или пятьдесят?» Как всегда, его логика была безупречна.

В конце концов мы уступили. Чтобы выполнить свою святую родительскую обязанность, мы взяли с сына обещание, что он будет всегда носить медальон с медицинской информацией на случай, если произойдет инсулиновая реакция, чтобы люди знали, что он диабетик и ему нужна помощь. Впрочем, он и так сделал бы это. Оставшуюся часть весны и все лето сын работал и заработал все деньги на поездку.

Большую часть он заработал в небольшом ресторанчике, эту работу он нашел сам. Сначала он мыл там посуду, но потом за хорошую работу его перевели помогать по кухне с грилем, что уже само по себе было хорошим опытом. К октябрю – на тот момент ему уже исполнилось тринадцать – он был готов отправиться в путешествие. Поскольку наш сын учился в «Садбери Вэлли», отпроситься из школы проблемы не составило. Все понимали, что в путешествии он получит ценный опыт и узнает много нового, поэтому не ставили пропуски, а записали, что он на выездной практике. Сын провел за границей две недели, повидал множество разных замков, посетил Вестминстерское аббатство, совершил пешие экскурсии по Лондону. Несколько дней он целиком потратил на изучение сокровищ Национальной галереи и других музеев. Еще он выбрался в Оксфорд на концерт Moody Blues, в Кардифф погулять за городом и посмотреть местный замок. И даже отправился в Париж с девушкой 15 лет, с которой познакомился в самолете по дороге в Лондон. В итоге он получил удивительный опыт и почувствовал себя увереннее, поняв, что может сам распоряжаться своей жизнью. Вот вам и диабетик.

И все же я скажу: мой сын не был обычным тринадцатилетним ребенком. Если бы он был менее ответственным и меньше продумывал наперед возможные ситуации, мы с его мамой никуда бы его не отпустили. Доверять детям не значит быть беспечным, ребенка нужно знать. Но чувство ответственности не развивается само по себе. Если вы хотите, чтобы ваши дети были ответственными, нужно давать им свободу, то есть возможность эту ответственность проявить. Но к сожалению, сейчас это намного сложнее сделать, чем в 1982 году. А тогда это было сложнее, чем в более ранние времена.

В наше время почти невозможно представить себе, что родители отпустят ребенка в такое путешествие, независимо от того, насколько развито у него чувство ответственности. Начнем с того, что в штате Массачусетс, где мы живем, до 16 лет нельзя легально работать поваром в ресторане, где мой сын когда-то заработал деньги на поездку. Даже в 1982 году наше поведение очень удивило общественность. Представьте себе, как бы отреагировали ваши друзья и родственники, если бы вы – родители – приняли сейчас такое решение.

Однако в другое время и в другом месте люди гораздо больше удивились бы нашим колебаниям, чем конечному решению. Как написала Скенази во вступлении к своей книге, «[Наши прапрапрабабушки и прапрапрадедушки] отправляли своих драгоценных детей в Новый Свет на медленных ржавых пароходах, давая им с собой немного денег и палку копченой колбасы»{265}. Вот еще один пример, описанный исследователем Мэри Мартини на основе наблюдений за маленькими детьми на острове Уа-Пу, что находится в архипелаге Маркизские острова в Тихом океане:

«Ежедневно в течение четырех месяцев, а далее менее регулярно в течение еще двух следующих месяцев исследователи наблюдали за 13 членами устойчивой группы детей… В группу входили дети в возрасте от двух до пяти лет. Они каждый день играли без присмотра взрослых в течение нескольких часов, пока их братья и сестры были в школе неподалеку. Дети играли, разрешали конфликты, попадали в опасные ситуации, но справлялись с ними, залечивали ранки, делились друг с другом своим имуществом, общались с теми, кто проходил мимо, – и все это без вмешательства взрослых. Они избегали взрослых, вероятно, потому, что те мешали им играть. Место, где дети играли, было довольно опасным: сильный береговой прибой, а между большими камнями то и дело попадались битые стекла. Равнина была окружена скользкими и крутыми скалами. Дети играли и на высоком мосту, и на острых каменистых вулканических утесах. Взрослые оставляли им мачете, топоры и спички, и дети спокойно играли со всеми этими вещами. Но несмотря на все опасности, если и случались какие происшествия, то крайне редко и незначительные. Дети постоянно дрались, обзывались, ссорились, но серьезные драки или ссоры происходили редко, они почти никогда не плакали подолгу. Конфликты были частыми, но очень быстро отношения налаживались. Дети не обращались к взрослым или старшим детям за помощью в улаживании конфликта и не звали их к себе в игру»{266}.