Теперь же, тридцать лет спустя, Магда, она же Блондинка Актриса, с мрачным видом сидела напротив него в маленькой кабинке ресторана на Манхэтгене и говорила со всей искренностью:

— Знаете, вы не должны говорить такие вещи! О вашей прекрасной пьесе. Неужели вы не видели? Ведь люди плакали! В этом и есть вся ваша жизнь, иначе бы вы ее так не любили! Даже если она вас убивает… — Блондинка Актриса умолкла. Она и так слишком много сказала. Драматург почти физически чувствовал, как быстро работает ее мысль. И про себя удивился: как это могут многие мужчины испытывать неприязнь к женщинам, говорящим умные вещи? Вообще много говорящим?..

И он сказал:

— Дело тут не только в том, что я считаю ее незаконченной. Многие из этих сцен были написаны чуть ли не четверть века назад. Пожалуй, еще до того, как вы появились на свет. — Произнес он эти слова почти весело, и, уж определенно, в них не слышалось и намека на упрек. Но Блондинка Актриса выглядела так возмутительно молодо! Да и все ее манеры, жесты, поведение, даже самоощущение были едва ли не детскими. Стало быть, жизнь отнеслась к ней не так уж и сурово, как могла бы. Драматург быстро прикинул в уме, сколько на самом деле этой женщине, и пришел к выводу, что выглядит она лет на двадцать моложе.

— Магда — живой для меня образ, но не уверен, что это ощущение разделяют зрители. И разумеется, Исаак тоже очень много для меня значит. Однако он — лишь частичка меня. И вообще весь этот материал слишком автобиографичен. А родители… — Тут Драматург потер глаза, они болели. Этой ночью он почти не спал. Мешало ощущение напрасности всех этих долгих усилий и, что воспринималось еще более болезненно, — вчерашнего громкого успеха.

У меня нет таланта, нет Божьего дара. Я старая выдохшаяся рабочая лошадка. Даже самая выносливая рабочая лошадь в конце концов выдыхается.

Теперь он вспомнил, как в конце читки, когда он уже поднялся с места, чтобы бежать, Блондинка Актриса устремила на него взгляд тоскующих синих глаз. Ему хотелось крикнуть: «Оставьте меня в покое, вы, все! Слишком поздно!»

Блондинка Актриса заметила робко:

— У меня есть кое-какие идеи насчет М-Магды. Если вам, конечно, интересно.

Идеи? От актрисы?

Драматург рассмеялся. Смех удивленный и благодарный одновременно.

— Ну конечно, интересно. Очень любезно с вашей стороны, что вам… э-э… небезразлично.

Не стоило ему устраивать эту встречу. А встреча получилась такой романтичной, и обе стороны испытывали и возбуждение, и напряжение, и даже легкий страх, сидя в полутемном зале, в уединенной кабинке неподалеку от бара. Негритянский джаз наигрывал «Настроение цвета индиго». Именно в таком настроении и пребывал сейчас Драматург — «индиго». Жена позвонила из Майами как раз перед тем, как он отправился на встречу с Блондинкой Актрисой. И он выбежал из ванной с мокрыми волосами и приятным ощущением легкого жжения на лице, которое только что тщательно выбрил, и торопливо схватил трубку, охваченный предвкушением… чего? Что Блондинка Актриса решила отменить свидание? А ведь встретиться предложила сама, не далее как несколько часов назад. Голос жены был слышен плохо, мешали какие-то шумы и треск разрядов на линии. Он почти не узнавал ее голоса. Да и вообще какое отношение имеет к нему этот голос с вечным оттенком упрека?..

Волосы у Блондинки Актрисы были по-прежнему заплетены в косичку у основания шеи. Никогда, ни на одном снимке или афише, не видел он ее с заплетенными в косу волосами. Итак, она Магда! Его Магда! У его Магды волосы были гораздо длиннее, и ходила она со старомодной прической, обернув косы вокруг головы короной, отчего казалась старше, строже и чопорнее. Волосы у его Магды были густыми и грубыми, как грива у лошади. У этой же Магды волосы были тонкими, шелковистыми и блестящими, нежными, как взбитые сливки, как синтетическая прическа у красивой белокурой куклы. Любого мужчину так и тянуло зарыться в эти волосы лицом; зарыться лицом в шею этой женщины и держать ее крепко — крепко для того, чтобы… защитить? Но от кого? От себя? Она казалась такой открытой, такой уязвимой, обидеть такую ничего не стоило. Надо же, рисковала получить резкий отказ от Драматурга. Рисковала накануне получить отказ от Перлмана, а также неодобрение публики.

Драматург слышал, что здесь, в Нью-Йорке, Блондинка Актриса «повсюду ходит одна». И это расценивали как эксцентрическую выходку, к тому же довольно рискованную. Но с этими платиновыми волосами, заплетенными в косичку, в этих темных очках и скромном костюме узнать Блондинку Актрису было почти невозможно. Этим вечером на ней были просторный свитер из ангоры, сшитые на заказ узенькие брючки и туфли на среднем каблуке. Туалет довершала мужская фетровая шляпа с опущенными полями, которые прикрывали лицо от взглядов любопытствующих. Но Драматург увидел и узнал ее тотчас же, как только она вошла. И она сразу узнала его, и улыбнулась, и сняла темные очки в роговой оправе, и стала на ощупь совать их в сумочку. Но шляпу снимать не стала — до тех пор, пока официант не принял у них заказ. И лицо у нее было веселое и так и светилось надеждой. Неужели эта белокурая девушка — «Мэрилин Монро»? Или она просто похожа, как младшая неопытная сестренка, на знаменитую голливудскую актрису?

Узнав Блондинку Актрису немного ближе, Драматург был удивлен тем, что она не испытывала никакого желания быть узнанной, а если и испытывала, то крайне редко. Ибо «Мэрилин Монро» была одной из ее ролей, и не самой любимой.

В то время как он, Драматург, всегда был и будет только собой.

Нет, не он организовал эту встречу. У него не было телефона Блондинки Актрисы, а вот она его телефон записала. И позвонила сама. Он знал, что она была женой Бывшего Спортсмена. Весь мир знал об этом браке и о том, чем он закончился. Волшебная сказка, не продлившаяся и года, о печальном ее конце на весь мир раструбила пресса. Драматург вспомнил, что видел в одном из журналов совершенно удивительный снимок. Снят он был с крыши какого-то здания, и на нем была запечатлена толпа, собравшаяся на площади в Токио. Тысячи «фанов» пришли сюда в надежде хотя бы одним глазком взглянуть на Блондинку Актрису. Он не ожидал, что японцы так уж хорошо были знакомы с творчеством «Мэрилин Монро» или же принимали его настолько близко к сердцу. Неужели это означает некий новый зловещий поворот в истории человечества? Публичная истерия при виде персоны, которая считается знаменитой? Маркс прославился тем, что объявил религию опиумом для народа. Теперь же опиумом для масс стала Слава. С той разницей, что в отличие от церкви эта Слава не несла с собой ни малейшей надежды на спасение души, обретение новой жизни на небесах. И пантеон этих «святых» на деле являлся залом кривых зеркал.

Блондинка Актриса робко улыбнулась. О, до чего же она хорошенькая! Такая типично американская девичья красота, трогающая сердце. И с какой искренностью и пылом говорила она Драматургу, что просто «восхищена» его работами. Какая это «честь» для нее — познакомиться с ним, участвовать в читке роли Магды. Его пьесы она видела в Лос-Анджелесе. Его пьесы она читала. Драматург был польщен, хотя и чувствовал себя несколько не в своей тарелке. Но все равно польщен. Пил виски и слушал. В нарядных зеркалах ресторана отражение Драматурга напоминало призрак.