Никто не ответил, и отрок исчез, чтобы дать дорогу пришедшим. Да и что толку тянуть – промедление горя не поправит.

В дверной проем пролез дородный Острогляд, за ним его жена, тоже располневшая на склоне лет. Оба были нарядны, в греческих шелках…

– Княгиня! – воскликнул боярин. – У нас на Горе говорят, князь вернулся… – тут он заметил Асмунда и Люта и обрадованно поклонился им. – Будьте целы! А наш-то чего домой не идет? Желькин Игмоша дома уже, говорят…

Набирая воздуху в грудь, Асмунд метнул взгляд на горшок, который принесли сюда за ним смущенные оружники и бережно поставили у порога…

* * *

Осенью и в начале зимы Эльга боялась, что вся держава расползется по лоскутам, если позволить людям думать, будто убийство киевского князя может сойти безнаказанно. Местью за ее мужа и новым покорением древлян они отвратили эту опасность, но вот на смену ей пришла другая. Под угрозой были честь и удача Ингорева сына, нового князя русского. Святослав не намерен был мириться с поражением. И сколько ни убеждали его, что удача его не так уж мала – он вернулся живым, а вместо него головы лишился другой, – он никак не мог обрести в этом утешенья. Эльга видела, что сын томится, изводит себя, худо ест и спит.

В гриднице каждый день, с самого возвращения Святослава, велись споры.

– Взять большую дружину, пойти, сжечь этот клятый Хотимирль! – требовал в негодовании Острогляд. Божатка был не единственным его сыном, но от горя потери он даже похудел, у глаз темнели круги. – Всех пожечь, в полон взять, грекам продать!

– Челядь стоит дороже куниц, но ее можно взять один раз, – отвечал Мистина. – Нам нужны живые данники – те, что будут растить лен, ткать полотно, бить бобров и куниц и выделывать шкурки. Мы древлян уже пожгли – что нам проку с тех пожарищ? Головешки в Царьграде не купят.

Он понимал чувства Острогляда – сам содрогался, вспоминая слова Люта, что без доспеха тот оказался бы расколот напополам, как полено. Но не мог позволить, чтобы русь шла в бой только ради мести. Давно прошли те века, когда пожечь все земли вокруг считалось великим подвигом.

– Если уж между нами и дреговичами кровь пролилась, нельзя оставить Благожита бахвалиться, будто он русского князя изгнал со срамом, будто пса, – Честонег поддерживал Острогляда, сам десять лет назад в греческом походе лишившись двоих сыновей.

– Если дреговичи снова будут уклоняться от сражения, делать засеки, обстреливать малыми ватажками, не показываясь на глаза, то наша добыча, даже возьми мы Хотимирль и продай полон, не оправдает потерь. Что там взять, кроме людей?

– Товар их больше не брать, – предлагал Адун, не раз возивший княжьи товары в Царьград. – Пусть-ка в своей тканине походят.

– Дайте мне времени хоть людей набрать! – взывал Хрольв. – При Ингваре нас пять десятков было гридей, а сегодня у меня под стягом и трех десятков нет! С чем пойдем? Кто князя оберегать будет?

Первые несколько дней уцелевшие гриди пили беспробудно, поминая павших, и Хрольв злее всех. Пятнадцать лет он служит в этой дружине, полгода ее возглавлял – каждый из погибших был ему и братом, и сыном.

Через пару дней к Эльге явился Святослав. Заняв равное с матерью положение соправителя, он пожелал жить не у нее, а на старом Ингваровом дворе, неподалеку от Свенельдова – Ингвар поставил его для себя в юности, еще до того как стал киевским князем. Зимой двор пришлось перестроить и расширить, чтобы разместить гридей – дружина и хозяйство у юного Ингвара были вполовину меньше, чем у его сына в том же возрасте. Но теперь там все шло по-налаженному, и Эльга, подобрав толкового тиуна и работящую челядь, лишь раз в несколько дней заезжала посмотреть, как дела. Пока не обзаведется Святослав женой – матери придется смотреть за его хозяйством. Да и потом… Эльга улыбалась, вспоминая миловидную девочку с длинной русой косой – Прияну Свирьковну, обрученную невесту Святослава. Сейчас той было всего десять лет, и раньше чем через два-три года свадьбы не сыграть. Да и потом – какая из двенадцатилетней хозяйка?

После битвы на волоке остаток пути до Киева прошел вполне благополучно, не считая того, что еще двое раненых умерли. Но Святослав так стыдился этого похода, что не нашел в себе сил даже быть при том, как Асмунд и Хрольв назавтра после приезда рассказывали о нем киевским боярам. В эти дни он сидел у себя, не показываясь в городе. Поэтому Эльга обрадовалась, что сын все-таки нашел в себе силы вылезти из угла, но и встревожилась.

И последнее, похоже, не напрасно: юный князь выглядел сосредоточенным и хмурым. Он не привел с собой ни Улеба, ни Игмора, ни еще кого-то из своих постоянных ближников. Телохранители его остались на крыльце – болтать с Эльгиными и пялиться на девок во дворе. Зато на плечевой перевязи висел меч – Огненосец, тот, что вручил сыну Ингвар, отправляя в Хольмгард. Для отрока, еще не выросшего по-настоящему, Огненосец был слишком длинным и тяжелым, Святослав пользовался другим, поменьше, а этот носил только по каким-то важным случаям, как знак своего достоинства. Тем более к чему ему меч сейчас, когда едва зажившая рана не давала даже упражняться?

– Будь цел, соколик мой! – Эльга обняла сына и застыла так, стараясь насытить его теплом материнской любви.

Святослав напрягся в ее объятиях, как делал всегда после возвращения из Хольмгарда. Эльгу это тревожило: они так и не могли вернуть близость времен его детства. Да, между двумя людьми сильной воли почти неизбежны расхождения, но Святослав будто и не желал мира с матерью, молча отвергал ее любовь, даже если прямо сейчас спорить им было не о чем.

«Он боится, что ты заберешь его в руки, что приучишь смотреть тебе в рот и стараться угодить тебе, – как-то сказал ей Мистина, когда она в горький час пожаловалась ему на отчуждение сына. – Потому и старается не подпускать близко. Он хочет поскорее стать мужчиной и князем, вот и пытается перестать быть твоим сыном». – «Но разве нельзя быть и князем, и сыном одновременно?» – всплеснула руками Эльга. «Для отрока тринадцати лет – сложно. Обожди. Он подрастет и вернется, когда переживет страх пропасть в твоей тени». Эльга верила проницательности Мистины, но очень хотела, чтобы Святослав «вернулся» поскорее. Как он, в тринадцать лет, будет делать свое княжеское дело без поддержки матери? Без ее мудрости и любви? В мыслях ее он был легким птенцом на холодном ветру, что не дает поймать себя и согреть.

– Я… – Святослав прошел и сел на скамью. – Пусть… – Он глянул на Святану и молодую боярыню Ведамиру Остроглядовну, бывших в это время у княгини, и лишь кивнул родственницам в знак приветствия. – Пусть нас вдвоем оставят. Разговор есть…

Эльга двинула бровями: что за диво? – но обе тут же поклонились и вышли. Две служанки удалились тоже, взглядом попросив позволения у княгини, и мать с сыном остались наедине.

Вернее сказать, соправители, подумала Эльга. Сев на скамью, она сцепила руки на коленях. Судя по напряженному лицу Святослава и дорогому «корлягу», за который сын держался здоровой рукой, будто для уверенности, он пришел с разговором не о семейных делах. Видно, о дреговичах нечто надумал с дружиной своей юной. Никаких решений пока не имелось – нарочитые мужи обдумывали случившееся. Но было ясно: так дело оставить нельзя.