«Блин, – подумал он. – Как это люди могут куда-то уезжать. Особенно за границу. – Он сделал хороший глоток и вздохнул: – Еще пять лет, Мирослав Пакер, и везде будет заграница».

– Уже можно! – позвала Силь.

Он повернулся и увидел ее на фоне неба. Она притопнула. Раздался звонкий стук и легкий звон. Ему пришлось подождать, пока привыкнут глаза, потому что солнце уже стояло над Волей. На высоких платформах она казалась еще тщедушнее. Черная кожа сапог доходила до колен, тяжелые пряжки сияли, как столовое серебро. Силь прошлась туда-сюда пружинистым шагом модели. Она была похожа на растопыренного человечка, нарисованного детской рукой.

– Ну как? – спросила она Пакера.

Пакер стрельнул окурком, зажмурил глаза и почесал подбородок:

– Сапоги хорошие. А не велики?

– Я положу немного ваты в носок, и будет нормально.

– Дело вкуса, – заметил Пакер. – Мне больше нравится, когда в самый раз. Чтоб не жали, но и не шлендали.

Силь повернулась, как на воображаемом показе мод.

– Размер – это ерунда. Главное, они точно, как я хотела.

– Вообще-то, велики – не малы, – согласился Пакер.

– Жалко, зеркала нет. Я, должно быть, супер. Знаете, я подожду немножко и попрошу Бомбончика, чтобы купил мне кожаное пальто. Тоже черное. Я видела.

Когда они возвращались обратно вверх по Тамке, Силь взяла Пакера под руку. Он впал в легкую панику и шел изящно оттопырив локоть.

– Это только сначала, – сказала Силь. – Я потом привыкну.

Они свернули на Добрую, и Силь принялась искать глазами такси. Около стоянки с ними поравнялась белая «темпра». Силь замахала, такси остановилось, и девушка потянула за собой Пакера: – Ну пойдем. Теперь домой, да?

Пакер сделал знак водителю, чтобы тот ехал своей дорогой. Стоя посреди тротуара, он освободил руку и стал хлопать себя по карманам в поисках сигарет, но вместо них попалась только крышка от «Королевского».

Он внимательно смотрел на нее, вертя в пальцах, как монету, потом сунул обратно в карман и сказал:

– Не домой.

Он снова полез в карман и на этот раз вынул бумажник. Вытряхнул все, что там осталось. Секунду поколебавшись, положил мелочь обратно, а сотенную бумажку подал Силь. Она машинально взяла ее и смяла в кулаке.

– Что? – спросила она.

– Болек так сказал. Велел, значит, сказать тебе, чтобы ты возвращалась к себе.

Вдалеке по Средницовому мосту пронесся в сторону Праги желто-голубой поезд. Стук донесся до них с некоторым опозданием, будто это была слуховая галлюцинация.

– Такое бывает. – Пакер хотел еще что-то добавить, но в голове внезапно стало пусто, поэтому он лишь поднял руку, Силь как-то беспомощно отстранилась, и он развернулся и ринулся в направлении Старого Мяста, но по Доброй не пошел. Вместо этого свернул на Тамку, а там сразу на Топель, будто заметая следы. Подул ветер, и над Жеранью появились тучи.

Нa этот раз он поехал по Хельскому мосту и оттуда увидел, как за забором мелькнули рыжие горбы верблюдов. И опять подумал, что пора завести ребенка, сына. В его воображении сразу возникли широкие бедра Ирины.

«И грудь тоже ничего себе». – Он улыбнулся. Слева рябила Висла, как парчовое платье. Краем глаза он заметил кирпичную башню костела Пресвятой Девы Марии.

«Точно, повезу ее на Старое Място, – решил он. – Там тебе сплошная культура, памятники, королевский замок, у них этого нет». Он задумался, был ли у них вообще какой-нибудь король. Вспомнил про Кремль, который видел недавно по телевизору. Тот смахивал на здоровенную тюрягу.

«Не то что у нас: шик-блеск-кандибобер, башенка, часы, позолоченные стрелки. Точно, пойдем в центр, тачку куда-нибудь приткнем, погуляем, а потом в приличное место, не танцпол какой-нибудь, а чтоб все, как положено: белые скатерти, свечки и в меню все по-польски и по-английски». Подъезжая к Гданьскому вокзалу, он вспомнил «Улитку» на набережной – это был ларек из стального листа в затоптанном вагоне, где давали только пиво с колбасой.

«Как мы так жили, – задумался Болек на повороте. – На работу да с работы, а после смены – пиво на голой земле где-нибудь на юру, да еще мусора шныряют, документы покажи, будто ты рвань какая». Бэха с приятным свистом вышла на прямую. Болек опустил левое стекло и сплюнул в сторону бараков Голендзинова. Зачехленные водометы стояли без дела.

«Вот х…и», – подумал Болек без ненависти. С того момента, как он стал работать на пана Макса, они ему стали по барабану.

– О них забудь, – говаривал пан Макс, – думай о работе.

Какие-то сопляки в футболках и хаки играли в волейбол. Подъезжая к Сталинградской, он пропустил восемнадцатый, переждал, как хороший мальчик, желтый и свернул влево. Ему было невтерпеж, и опять же как бы не к спеху. Он ехал по левой полосе, а спидометр вместо того, чтобы отклоняться вправо, постепенно отклонялся в другую сторону и в конце концов замер на семидесяти. На него рявкнул красный «твинго». В другое бы время ему это даром не прошло, но сейчас Болек даже не взглянул на него в зеркало. Машинка презрительно обогнала его. Только теперь он проверил, свободна ли правая полоса, и взял правее. Сейчас должна быть Котсиса,[76]он ехал мимо невысоких панельных домишек, нашел свободное место и воткнулся туда между какой-то мыльницей и «шкодой». Достал мобилу, настукал первые три цифры телефона в гостиницу, и ему опять стало стремно. Рядом проехал какой-то пацан на скейте. Болеку пришло в голову позвать его, чтобы тот позвонил вместо него. В каком-то кино это было.

«Ну ладно, а дальше что? Ведь это серьезная женщина, не будет же она договариваться с каким-то щенком», – подумал он, и затея обломилась. Сунул руку в бар и достал фляжку «Уокера». На этот раз с красной этикеткой. Он сидел с телефоном в одной руке и бутылкой в другой и не мог ни на что решиться.

«Нет. Выпью и позвоню. Сначала позвоню и сразу после выпью». Но в конце концов выбрал проверенный вариант. Выпил, подождал, когда подействует, набрал номер и зажмурился.

Через пять минут бумер с визгом выскочил на Сталинградскую. Болек слышал, как ему сигналят, но даже не удостоил взглядом эти диваны на колесах, со средним и малым объемом двигателя. Вторая – педаль в пол, третья – педаль в пол, и так далее, и вот уже вдалеке замаячили виадуки. На переднее стекло упали первые капли дождя. Он включил дворники. Стал насвистывал «Калинку», то и дело сбиваясь на «Катюшу». Под эстакаду он вошел уже выжимая больше ста. Теперь по прямой, впереди все ровно и пусто. Он видел, как шоссе, отливая металлическим блеском, поднимается вверх, на мост через канал.

Откуда только взялась эта женщина. Вся в белом, идет по зебре рядом с автобусной остановкой. В руке – пластиковый контейнер с ручкой. Он стал сигналить, но она даже не повернула головы, глухая, что ли. Тогда он нажал на тормоза, тихой скороговоркой бормоча под нос ругательства, как молитву. Поняв, что машину заносит, что она уже идет боком и ее начинает разворачивать, он отпустил педаль тормоза, выровнял ход, но сразу пришлось снова ударить по тормозам, потому что белая фигура росла, становилась огромной, была уже больше машины, как облако, готовое поглотить его.