не говорил правды из стыда и еще потому, что боялся, что люди узнают, как крепко он спит, и к нему заберутся воры. Соображения гигиены меньше всего волновали его, впрочем, как и покупателей.

— Насыпьте в молоко отрубей и приложите. Кровь сразу рассосется.

На следующий день рука сильно распухла. Всю ночь Барнабе почти не спал, его мучали кошмары.

— Черт бы побрал эту кошку, от нее нет никакого проку, — сказал он жене. — Пусть только она мне попадется, я ей голову разобью. Смотри, как рука вспухла, но это хороший признак. Все идет своим чередом…

И Барнабе снова встал за прилавок; он уже не двигал правой рукой, распухшей, как полено, и ему казалось, что и левая стала упрямиться и отказывалась исполнять его приказания с обычным проворством и силой.

На третий день опухоль дошла до плеча. Рука с обезображенными пальцами напоминала ствол оливкового дерева с корнями.

— Сходи к врачу, — настаивала Лусиния.

— Уж лучше к дьяволу! Я знаю, что со мной там сделают. Сначала станут колоть, а это стоит недешево, а потом, пожалуй, резать начнут. А зачем мне это? Обойдемся домашними средствами, оно и дешевле и надежнее. А если пиявок поставить?

— Мой бог, а у кого они есть? Подожди, может быть, у сеньоры Марии Ригоберто? Надо послать в Аркабузаиш.

Послали Шику Белдроегу, которая пришла просить милостыню. Нищенка вернулась вечером, после того как обошла весь Аркабузаиш, распевая у каждой двери «Отче наш» и «Аве Мария», только она могла так петь молитвы. Котомка ее была полна, но явилась она без пиявок. У доны Марии их давно уже нет, прислуга как-то забыла поменять воду, и они подохли.

— Ладно, жена, и так пройдет, — сказал Барнабе.

— Сходи к врачу. Из-за сорока тысяч рейсов дом не развалится…

— Если завтра не будет лучше, схожу. Закажи молитву во здравие, хотя сейчас святой Антоний…

— На Антония молятся за скотину, но я уже заказала, а потом еще закажу на девять дней подряд…

В субботу было много покупателей, и Гнида не отходил от прилавка. В воскресенье, как всегда, дел по горло, так что о докторе он даже не вспомнил. В понедельник утром старик от боли не мог двинуть шеей. Много ночей подряд он почти не спал, его мучили боли, словно дом обрушился ему на череп. Гнида встал с твердым намерением сходить к врачу. Правая рука стала тяжелее, чем пест для отжимки винограда, и ему казалось, что она чужая. Руку будто свинцом налили. Это испугало Гниду. Левая рука тоже не двигалась, язык прилипал к небу, как мастерок штукатура с раствором. Ноги не держали массивное тело старика, он упал на одеяло, прохрипев:

— Пошлите за доктором! Пошлите скорей, я умираю! Будь прокляты эти крысы! Зачем только господь создал их!

Врач пришел поздно, он был на охоте. Когда он щупал пульс и увидел руку Гниды, он понял, что произошло, и сказал Лусинии:

— Как можно скорее пошлите кого-нибудь в город за этими лекарствами. Тут есть у кого-нибудь автомобиль?

— У сеньора Луиша пикап…

— Так попросите его съездить за лекарствами. Если хотите спасти мужа, нужно действовать быстрее…

— О боже!

Лусиния ушла. Врач попросил согреть воды. Ампулы привезли быстро, насколько это было возможно для тамошних мест. Доктор погрузил руку Барнабе в кипяток.

— Вы обварите меня!

— Вот и хорошо!

Врач сделал уколы и ушел, сказав:

— Завтра снова приду. Я сделал все, чтобы предотвратить гангрену. Может быть, антибиотики помогут. В противном случае… — больше ему добавить было нечего.

Еще три дня доктор приходил к Барнабе и исколол ему все тело: ноги, ягодицы, живот. Бруно приехал из Порто и не узнал отца. На седьмую ночь больной стал бредить:

— Крысы выпили все масло! Будь прокляты все крысы, которые только есть в Португалии! Португалия — крысиная нора, повсюду они пищат и грызутся. Плодятся и жрут… Жрут и плодятся… Все жрут — и живого и мертвого. Черт бы их побрал! Грызут стены, жрут сахар, сало, но больше всего любят оливковое масло. Они скоро станут пить масло из лампады господу богу заодно с дьяконом. Сколько крыс! Сколько крыс! Какие громадные! Как бараны! Жена, дайка мне мотыгу — я убью одну, она по мне лезет…

Ночью он разразился громкими судорожными рыданиями, потом захрипел. Грудь старика раздулась и походила на большой глиняный горшок, фиолетовый, как вино; он завернулся в полотенце и рычал:

— Черт побери всех крыс Португалии! Какое проклятие господь послал на нашу землю! Они жрут меня заживо! Какая громадная крыса! Это доктор Лабао…

— Ты бредишь! — сказала Лусиния. — Тебя зовет к себе матерь божья, она исцелит твой рассудок. Хочешь, я позову священника?

— Священника?! Черт бы его побрал, это самая злая крыса!

Теотониу слушал внука с открытым ртом, его душу переполняла злобная радость. Значит, избавились от этого мошенника, сейчас, наверно, на нем верхом дьявол скачет по аду. Когда же он заберет и его подлого сына из Лесной охраны?

— На похоронах много народу было? Его сыновья теперь богатыми стали…

— Очень. Болтают, Лусиния вместе с зятем Карвалиньо залезла в сундуки, взяла все деньги, что там были.

— Нет на них напасти!

С гор донесся вой.

— Это лиса, — сказал Жаиме.

— Нет, это волки почуяли скот в хлеву.

— А может, душа Барнабе бродит.

Старик лег. Поздно ночью он услышал, как возится Фарруско. Недобрый признак. А может быть, ему приснился плохой сон? Собаки ведь тоже видят сны, как люди. Однако пес услышал, как ворочается хозяин, и снова заснул.

Тогда старик натянул штаны, надел башмаки, взял в руки заряженное ружье и вышел к калитке. Вдали, по опушке соснового бора, там, где недавно проложили дорогу из Урро в Барракаш, медленно, озираясь по сторонам, шел человек. По его фигуре, ружью за плечами и форменной одежде Теотониу узнал Бруно. Там, где дорога сворачивала в Рошамбану, он остановился. Старик видел, как он недолго постоял и пошел дальше.

«Гм, — сказал себе Теотониу. — Позавчера твоего отца похоронили, а ты уже бродишь?! Ну, подожди, я тебе покажу! Разве честный человек пойдет на службу в лесничество? Но зачем он останавливался?.. Только ли из любопытства?..»

В силках, установленных на новом месте, старик нашел крупного зайца; он уже окоченел, значит, попался еще вечером. Спрятав зайца под одежду, старик вернулся в Ромашбану и отдал его Жоржине:

— Зажарь на завтрак!

К вечеру явился д-р Ригоберто, который принес судебное постановление: Мануэл Ловадеуш или кто-нибудь вместо него обязан был заплатить за шесть месяцев пребывания в тюрьме и 20