И это навело меня на мысль, что я ни разу ей ничего не подарил. Так ведь?

С шести пятидесяти до шести пятидесяти пяти я бился в конвульсиях, и из моих глаз сыпались искры: позывы на рвоту без рвоты, рыдания без слез; я думал: я бьюсь в конвульсиях и из моих глаз сыплются искры.

К семи я уже чувствовал себя нормально. Я поразмышлял на тему Оксфорда и начал обдумывать, что напишу для конкурса короткого рассказа.

Сейчас я подхожу к письменному столу и достаю из ящика чистый блокнот. Интересно, что я теперь за человек. Я пишу:

В зеркало на туалетном столике Руфь видела своего идиотского медвежонка и свою идиотскую куклу-уродца, сидящих на кровати и глядящих ей в спину. Она положила письмо обратно в конверт, а конверт положила обратно в ящик стола. Она взглянула вниз на безнадежные, бессмысленные развалы косметики, а затем опять подняла глаза. Она подалась вперед и пальцами прикоснулась к едва заметному бугорку на подбородке. Она улыбнулась. Если это не предменструальный прыщик, подумала она, то что же это?

Я прочитываю абзац с начала до конца. Дважды. Он не слишком убедителен.

Я подхожу к окну и замечаю, что уже больше двенадцати. Я сажусь на стул и заправляю ручку чернилами.