Еще было невероятно сладостно представлять себя одним из Битлов – Джорджем Харрисоном. Именно им, потому что барабанщиком я себя не видел, следовательно, Ринго отпадал, а с Ленноном и Маккартни хотелось пообщаться в равной степени. Может быть, что-нибудь сочинить вместе. Побыть немножко младшим товарищем. Хотя бы один день.

И знаете, что интересно: ведь практически всё сбылось. Почти. И я плавал в обнимку с акулами, правда, что поделаешь – без Кусто, и ходил по джунглям Амазонки – увы, без полковника Фосетта, и записывался на Эбби Роуд, в той самой битловской студии – правда, уже без Битлов. Я, наверно, очень счастливый человек.

И я уже давно не мечтаю. Я строю планы. И у меня их множество. Впрочем, нет – мечтаю, конечно. О том, чтобы все мои планы однажды осуществились.

Ну, хотя бы большая часть.

Довольно рано кино сделалось одним из важнейших видов искусств в моей жизни. Каковым оно являлось и применительно ко всему советскому народу – тут Владимир Ильич всё точно подметил. Не, ну а куда ходить? Не в театр же!

Безуспешно роюсь в своей памяти, пытаюсь вспомнить – когда я впервые оказался в кино и что это был за фильм? Дома на Волхонке у нас на серванте стоял телевизор КВН с экраном величиной с записную книжку и двумя программами – а больше и не было. По телевизору иногда показывали фильмы, но, конечно, никакое это было не кино. А вот через дорогу находился Дом культуры и техники, и там показывали самое настоящее кино – утренний сеанс 10 копеек, остальные по 30. Там я посмотрел потрясающий фильм «Последний дюйм» десять раз за шесть дней. Если бы мама узнала – она бы отвела меня к врачу. Но это было не первое посещение кино в моей жизни.

А может быть, это было на юге, в Гурзуфе? Летний открытый кинотеатр, назывался, кажется, «Слава». Дают «Великолепную семерку», с детьми на нее, конечно, нельзя, но у мамы широкий пестрый сарафан, и когда мы подходим к тетке, отрывающей контроль на билетиках (они напечатаны на синей промокашке), – я прячусь под мамин подол. Я был небольшой ребенок. Интересно, «Великолепная семерка» запомнилась прежде всего цветовой гаммой – рыже-терракотового цвета, цвета прерий. Советские фильмы, снятые большей частью на пленке «Свема» Шосткинского завода, были все мертвенно-зеленоватые. Стоп – значит, я до этого уже был в кино.

А может, это был фильм Жак-Ива Кусто «В мире безмолвия»? Кусто впервые взял камеру с цветной пленкой под воду в Красном море и снял документальный фильм. И этот фильм взорвал человечество. Это было равносильно репортажу с Марса. Фильм крутили в кинотеатрах всего мира как художественное кино, и он бил все рекорды. Как славно, что Кусто оказался другом Советского Союза – я ведь мог его фильм и не увидеть тогда, и мои жизненные приоритеты выстроились бы иначе!

А Московский кинофестиваль? Нет, я не смогу сейчас объяснить, что это было такое. Раз в два года ты получал возможность заглянуть за железный забор, увидеть лучшие фильмы мира! И эта возможность была единственной – всё остальное время в кино шли фильмы отечественные (крайне редко – французские и польские, еще реже итальянские и американские. Это я не к тому, что наши фильмы были плохие – случались и отличные. Просто я всегда мечтал увидеть мир. Сейчас это невозможно себе представить. Пока.). Я сказал – получал возможность? Ни черта ты не получал – просто она существовала гипотетически. Я не знаю, где и как распределялись книжечки с билетами на фестивальные фильмы – две книжечки на две недели в какой-нибудь один кинотеатр, но все их где-то как-то доставали. Причем за сеанс показывали два фильма – скажем, один венгерский и один английский. У кинотеатров стояли толпы. Отдельно кучковались мутные ребята с оттопыренными карманами – книжечки! В разные кинотеатры! Это была настоящая биржа – шел активный обмен билетами, причем купить было гораздо сложнее, чем обменять – например, «Ударник» на «Октябрь». Еще никто ничего не видел, но все уже обсуждали – что смотреть обязательно, а что можно и пропустить. Я, помню, однажды посмотрел шесть фильмов в течение дня.

А Дом кино? Попасть в ресторан Дома кино было куда круче, чем в ЦДРИ, не говоря уже о ЦДЛ – если у тебя нет красной книжечки члена Союза кинематографистов, и ты не Смоктуновский и не Ефремов. А ведь они все там! Сидят! А если нет – значит, вот-вот придут! А вон – обязательный кожаный пиджак, шерстяная водолазочка – режиссер! Небожители!

Сводил девушку в Дом кино – твоя. Не обсуждается.

Удивительно, как с тех пор угас ореол богоизбранности вокруг людей, делающих кино.

А меня к ним всегда тянуло – страшно хотелось увидеть кино с обратной стороны – как это делается? И может быть, поучаствовать в силу способностей. Причем изображать из себя артиста в кадре как раз желания не возникало (хотя пару раз уговорили). Нет, просто хотелось делать это удивительное дело в компании интересных людей, владеющих в совершенстве каждый своей профессией, вместе придумывать мир, который завтра все увидят на экране.

Что ж, многое осуществилось. И несмотря на некоторые неизбежные разочарования (а жизнь – вообще последовательная цепь разочарований), я кино так и не разлюбил.

Сегодня то, что мы считали кино, почти исчезло с экранов. А то, что снимается за сотни миллионов в Голливуде, больше напоминает рекламу компьютерных игр и прочих сопутствующих товаров. А хорошее кино постепенно перебирается в сериалы. Не во все. Не всегда. Это не хорошо и не плохо – просто так обстоят дела. Так что это не нытье в духе «А вот в наше время…» – просто мир меняется, хотим мы этого или нет.

Но ведь этим он и интересен, верно?

Вот удивительно – воспоминания о фильмах Тарковского у меня намертво связаны с временем, когда эти фильмы появились. Когда я их увидел. Про другое кино я это сказать не могу, хотя Тарковский – не единственное сильное киновпечатление юности. Хотя вообще любой художник – это прежде всего время. Художник говорит о вечном, но говорит языком своего времени – забавно, правда?

«Иваново детство» прошло мимо меня – я тогда учился во втором классе и главным моим фильмом был «Последний дюйм». А вот «Андрея Рублева» уже помню отлично – кинотеатр «Мир», ажиотаж – как, вы еще не смотрели?! И потом – разговоры, разговоры за бутылкой. Слухи, небылицы. «Там знаешь сколько всего вырезали? Там целое стадо живых горящих коров было – всё вырезали! Ты вообще понял, что он хотел сказать?»

Андрей Тарковский был не самым любимым режиссером у советской власти (хотя – с боями, со скрипом, но снимал, на государственные деньги, и прокат был, между прочим – какой-никакой, а был, чудны дела твои, Господи). Что им так не нравилось? Вот «Рублев» – историческое кино, вполне даже патриотичное. Ну ладно – недостаточно ярко показан героизм русского народа в борьбе с татаро-монгольским игом. И про бога многовато. И иконы в конце. Ну и что? Про художника же. Нет, не нравилось другое: талантливый, яркий человек, а транслирует не наши идеи, а свои собственные. Все вон транслируют что положено, а он – свои. Самый умный, что ли? Всем нельзя, а ему можно?