Стоило Анне Сергеевне открыть дверь, как из сторожки двумя мохнатыми клубками вылетели Найда и Джек. Найда захлебывалась и срывалась на визг от безудержной злобы. Обычно спокойный Джек, заведенный своей сожительницей, вторил ей простуженным лаем. Они облаивали пса, привязанного к груше.

Фомин сидел около открытой форточки в разбитых валенках, в телогрейке, в корноухой своей шапке. Горло его было обмотано грязным вафельным полотенцем. Оглянувшись на Анну Сергеевну, он сказал: «Ага» — и, кивнув ей на расшатанную табуретку, снова уставился в окошко.

Анна Сергеевна на табуретку не села. Она осторожно и брезгливо опустилась на кровать. Потом поняла, что долго так в духоте не высидит и начала раздеваться.

— Нюра, смотри, смотри, сейчас фокус покажу, — сказал Фомин, не отрываясь от окна и приманивая Анну Сергеевну рукой.

Только тут она заметила, что меж колен у него зажата малокалиберная винтовка. Когда-то в молодости Фомин занимался стрельбой. У него даже был первый разряд и разрешение на покупку малокалиберного оружия.

— Смотри, смотри, — с горловым, сиплым смешком приговаривал он. — Смотри.

Он осторожно высовывал ствол в форточку и прицеливался в рвущуюся на привязи собаку. Едва маленькая черная точка ствола показывалась в белом тумане, застилавшем форточку, собака поджимала хвост и забегала за толстый ствол груши.

— Смотри, смотри, вот стерва! Смотри, убираю! Он убрал ствол, и тут же привязанная собака чертом выскакивала из-за ствола, и, поднявшись на дыбы, задыхаясь в тугой веревочной петле, исходила злобным лаем на Джека и Найду.

— Смотри, смотри, высовываю… — сипел, брызгая слюной от удовольствия, Фомин.

Он осторожно поднимал винтовку и высовывал в форточку самый кончик ствола. И снова собака укрывалась за грушей.

— Вот зараза! — восхищенно восклицал Фомин. — Ну просто Наполеон, а не собака. Ты смотри, ты смотри, что делает! — И снова поднимал винтовку.

— Васенька, — осторожно позвала его Анна Сергеевна.

— Да подожди ты, — отмахнулся он. Но тут же спохватился и метнул острый точный взгляд на ее объемистую хозяйственную сумку.

— Ну ладно, — сказал Фомин, захлопывая форточку. — Об этом позже. Здравствуйте, Анна Сергеевна, давно не виделись. Я смотрю, вы похудели от разлуки…

Анна Сергеевна, не желая поддерживать этот хамовато-насмешливый тон, тяжело поднялась с застонавшей под ней панцирной койки и, подойдя к столу, начала разгружать свою сумку. Первым делом она достала обожаемый Фоминым портвейн. Фомин, сглатывая слюну, промурлыкал:

— Ну человек, ну человек, Анна Сергеевна!

— Васенька, тебе флюорографию надо сделать, — вставила Анна Сергеевна, сочтя, что момент самый благоприятный.

— Фуерографию, — мгновенно отозвался Фомин, цепляя полиэтиленовой пробкой за специальный гвоздь в стене.

— Ведь надо, Васенька, доктор велит. Он без снимка не может тебя лечить.

— А кто его просит меня лечить? Пусть свою тещу от геморроя лечит, — беззлобно возразил Фомин и примирительно улыбнулся, отыскивая глазами стаканы. Закуска его не интересовала.

— Я тебя очень прощу, Вася. Я никогда тебя не просила. Сделай это ради меня.

— Нет.

— Но почему?

— Потому! — отрезал Фомин.

Анна Сергеевна решила, что Фомин не хочет раздеваться при врачах. Стесняется своего грязного белья.

— Мы сегодня пойдем ко мне, я тебе ванну приготовлю. У меня белье для тебя свежее есть. Поужинаем, поспишь нормально, а утречком прямо в поликлинику. От меня пять минут ходьбы.

— Нет, — сказал Фомин. — И вообще… — Он оглядел накрытый стол и снова сглотнул слюну. — Мне тут некогда с тобой, Нюра, рассиживаться. Мне идти сейчас надо.

— Куда идти?

— По важному делу… Так что, давай по стаканчику, и почесали…

— Куда ты, больной? — испугалась Анна Сергеевна.

— Фуйной! Я здоровее тебя! Давай, давай, Анюта, говорю, некогда…

— Послушай меня, Васенька, — взмолилась Анна Сергеевна, — нельзя же так… Тебе обязательно надо провериться.

Она подошла к нему и робко протянула руку к его боку. Фомин отпрянул.

— Ладно, ладно, чего руки-то распускаешь? — возмутился он. — Говорят же тебе — некогда…

— Сильно болит, Вася?

— Да чего ты привязалась?! Я говорю, сейчас ко мне люди придут… Ты хочешь, чтоб тебя здесь увидели? — Фомин расчетливо бил в самое больное место.

— Ну и пусть! — отчаянно заявила Анна Сергеевна и решительно села.

Фомину показалось, что кровать под ней начала складываться.

— Полегче, полегче, — проворчал он, — у меня не мебельный магазин. И вообще, некогда рассиживаться… Я же сказал.

— То ты сказал, что тебе нужно идти, теперь вдруг выясняется, что к тебе придут… Совсем заврался. — Анна Сергеевна вдруг заговорила с ним тем тоном, каким распоряжалась алкашами в своем винном отделе. И Фомин, втянув голову в плечи, стал трусовато оправдываться:

— При чем тут заврался, Анюта. Скажешь тоже… Зачем мне врать? Я что, кому должен? — бормотал он, лихорадочно ища выход из положения. — Я и говорю, что за мной сейчас зайдут и мы пойдем по делам.

— И какие же у тебя дела? — скрещивая руки на груди, иронично и подозрительно спросила Анна Сергеевна.

— Ну честное слово, Нюра, — залебезил вдруг Фомин, — ну что уж, у меня дел не может быть? Я же тебе говорил про Геннадия Николаевича…

Фомин многозначительно понизил голос и, сделав страшные глаза, выглянул в окошко. Но на Анну Сергеевну это не подействовало. Она слегка шевельнулась на кровати, утверждаясь поосновательнее, и объявила свое окончательное решение:

— Я с места не тронусь, пока не дашь слово, что пойдешь в поликлинику. И пускай приходит кто угодно.

— Ну хорошо, хорошо, Анна Сергеевна, даю слово! Честное пионерское! Вечером приду к тебе, и выступим по полной программе. А сейчас по стаканчику, и разбежались…

— А не обманешь?

— Обижаешь, Анна Сергеевна. Фомин сроду никого не обманывал.

Это была такая беспардонная ложь, что от неожиданности она ему поверила. И сразу же оставила свой рабочий тон.

— Значит, часиков в восемь? — заискивающе спросила она.

— В девять, — возразил Фомин только для того, чтоб сразу не соглашаться.

Анна Сергеевна, бесконечно понукаемая приплясывающим от нетерпения Фоминым, наконец ушла, так и не пригубив свое вино. Только она ушла, Фомин выдул одним махом ее стакан, пожевал ломтик ветчины, позвал в сторожку собак, облегченно перевел дух и рухнул на кровать, поморщившись слегка от боли в правом боку.